Если ты, человече, имеешь хлеб и кое-что к хлебу, ты имеешь еще не все. Если на твоих плечах хорошая одежда, а на ногах исправные яловые сапоги, ты еще не богач. Если в твоих руках безотказный, последней марки автомат, это еще не значит, что ты неприступен для врага… Нужно съесть не один пуд соли, чтоб в этом убедиться.
Мы с Миколой Дащуком, конечно, не имели особых заслуг перед партизанским движением. В отряд мы пришли поздно. На это были свои причины. Впрочем, кое-что мы делали и до того, как украсили свои шапки красными полосками и вскинули на плечи немного заржавевшие от долгого лежания винтовки.
В отряд мы явились, как говорится, на все готовое. В его списках значилось свыше трех сотен разного люда. Специальный человек по фамилии Дудка, продававший до войны марки и почтовые открытки в почтовом киоске, вел подробную летопись боевых дел и операций отряда. То, что Дудка успел записать за полгода боевой деятельности, заняло две толстые бухгалтерские книги, разграфленные постранично на кредит и дебет.
Отряд расположился в глухой болотной деревне Бобры, в которую вела только одна лесная дорога. Ее завалили спиленными соснами, заминировали, чтобы дислокация партизан не была доступна карателям. Большинство окрестных деревень фашисты сожгли еще зимой, когда здесь лютовала эсэсовская дивизия. Бобры уцелели. Хаты, хлева, сараи были здесь большей частью просторные, сложенные из нового леса. Места хватало и жителям и партизанам.
Хотя война шла уже третий год, бобровчане еще не видели немцев.
Партизаны несли караульную службу, посты и секреты были расставлены на болотных островках и лесных тропинках. На железную дорогу время от времени ходила подрывная группа.
В пределах того пространства, которое контролировалось партизанами, боевой работы для отряда находилось не так много. Полицейские гарнизоны вокруг были рассеяны, немецкая власть держалась только в местечке и в деревнях, непосредственно прилегавших к железной дороге. Разгромить же местечковый гарнизон, куда стекалась вся шваль из района и где стояли немецкий полк и два мадьярских батальона, у партизан не хватало сил. Об этом даже не приходилось думать. Вот в такое время мы с Миколой Дащуком и пришли в партизаны.
Стояла тихая, погожая осень, дубы и клены вокруг деревни пылали, как огромные костры. Женщины копали картошку, мужчины крыли новой соломой хлева. Если бы не люди с винтовками, дефилировавшие по улицам и группами стоявшие в каждом дворе, можно было бы подумать, что деревня живет обычной, невоенной жизнью.
Мы, когда шли в партизаны, надеялись, что примем участие в каких-нибудь операциях отряда, пойдем в засаду или на железную дорогу. Хотелось пострелять из наших винтовок, лежавших у нас в местечке без дела больше года. Из них мы еще ни разу не стреляли. Но наше начальство рассудило иначе.
— Пойдете обратно в местечко, — сказал Хотеев, командир отряда, чернявый, довольно щуплый мужчина с задумчивыми глазами. — Нужно разжиться солью.
Хотеев знал о нас вещи, о которых другие знали мало. Месяцев пять назад, весной еще, отряд захватил двести коров, согнанных немцами из окрестных деревень. У Дудки об этом деле в его бухгалтерской книге было написано целые четыре страницы. Там назывались фамилии партизан, которые очень хитро устроили засаду, выследили место, куда немцы гоняли коров на пастбище.
Это была абсолютная фальшь. Коров специально пригнали в лес наши местечковые хлопцы. Место, куда следовало их пригнать, через связную назначил командир отряда. Но опровергать Дудку не имело смысла. Ведь те хлопцы и теперь еще жили в местечке. И чем меньше людей знало о их настоящей работе, тем было лучше.
— Так вы пойдете будто бы в разведку, — приказал Хотеев. — И чтоб никому ни звука. Ведь вы знаете, как дорого обходится нам соль…
Это мы знали. Отряд ел мясо без соли. Еду приправляли калийным удобрением, которое кое-где осталось в кучах на осушенном болоте. Но калийная соль не соль натрия, ее могут поглощать растения, а не люди. У партизан от калия болели животы, выпадали зубы, их лица становились нездоровыми, синими. Тот, кто раздобыл хоть щепотку настоящей соли, носил ее завернутой в носовой платок, как самую драгоценную вещь.
Немцы, должно быть, догадывались, что район остался без соли. На ней, не будучи в состоянии разгромить партизан силой, они делали политику. Чтобы купить в местечке килограмм соли, нужно было принести курицу или двадцать яиц. Цена немалая. Но, несмотря на это, из деревень в местечко валили женщины и девчата, чтоб выменять хотя бы фунт этой горькой соли. Сколько погибло их, безымянных мучениц, в немецких застенках только за то, что шли они из партизанской зоны…
Мы, живя еще в местечке, посылали соль в лес. Мы имели связь с надежным человеком, лавочником Андреем, который ее доставал. Но, не представляя по-настоящему беды, мы куда выше ставили взрыв водокачки или поджог парильни, где вырабатывались колесные ободья, чем те скромные пуды дешевого продукта, который запрятывали в стог на болоте, чтобы оттуда взяли его связные. Но что значили отправленные нами три или четыре пуда соли для отряда, насчитывавшего триста человек? Пуд здесь съедали за три дня.
И вот теперь мы идем обратно, к своим друзьям, чтобы договориться с ними о доставке твердых двух пудов в неделю. Иначе будет плохо.
Мы пришли в местечко ночью и, чтобы не переходить железную дорогу, где легко было нарваться на немецкий патруль, остановились у Миколина деда, двор которого стоял на окраинной улице, на отшибе. Мы забрались в сарай, на чердак, и встретили восход солнца крепким сном. На следующий день, предупрежденные дедом, к нам явились друзья. Они пришли по одному, взволнованные, возбужденные. У них было столько новостей!..
Партизан, подпольщиков, всех тех, кто боролся в тяжелых условиях фашистской оккупации, некоторые представляют ныне, когда давно отгремела война, людьми ожесточенными, суровыми, недоверчивыми. А между тем великая это неправда и ошибка. Не было на свете более доверчивых людей, чем подпольщики и партизаны. Не проверяли в то время мандатов, не давали справок с печатями. Без них находил человек дорогу к сердцу своего соратника и единомышленника. Должно быть, на войне, когда нависает угроза не над одним отдельным человеком, а над целым народом, мы просто лучше и проникновенней умеем видеть, кто наш друг, а кто враг…
Глаза наших друзей сияли радостью и восхищением. На нас они смотрели теперь как на посланцев таинственного и бесстрашного партизанского мира, перед которым склоняли свои смелые, горячие головы. Точно так же неделю или две назад мы с Миколой смотрели на тех, кто приходил к нам из леса.
ebooksa