В одно мгновение

39

Когда мои родители просыпаются в объятиях друг друга, за окном уже сияет такой чудесный день, что мне хочется плакать. Ослепительно-синее небо тянется до самого горизонта, по нему бесцельно плывут ленивые облака, а солнце заливает все вокруг своим наглым светом.

Мама молча откатывается от папы, и отчаяние, сплотившее их прошлой ночью, развеивается в ярком сиянии утра, уступает место страшной действительности, с которой им предстоит сжиться. Они все еще лежат рядом, но их словно отталкивает друг от друга какая-то темная энергия, и спустя несколько минут они вновь возвращаются в свои разрозненные миры, которыми успели обрасти за последние несколько лет.

Мама трет глаза, прогоняя остатки сна, встает и вытягивает руки над головой, слегка морщась от боли в поврежденных ребрах.

– Где Оз? – спрашивает папа, щурясь от солнца.

В последние два года о моем брате заботился он один. Я иногда сменяла его – ненадолго, когда папе нужно было в душ, или в парикмахерской, когда подходила его очередь стричься, но в остальное время рядом с Озом всегда был только папа. Брат вырос и стал слишком сильным, никто другой не мог с ним справиться.

Папа совершенно утратил свободу действий, и из-за этого между ним и мамой пролегла пропасть размером с Большой каньон. Родители вечно ругались по этому поводу. Мама хотела раз и навсегда решить проблему: отправить Оза в интернат или подыскать кого-то, кто будет за ним присматривать хотя бы время от времени. Папа отказывался.

– Хочешь, чтобы его пичкали лекарствами и держали на цепи? – возражал он маме. – Как раз это, Энн, с ним и сделают. Вот что ты на самом деле предлагаешь.

– Я предлагаю хотя бы на выходные куда-то его отправлять. Я хочу, чтобы у нас была хоть какая-то жизнь.

– У нас есть жизнь, и Оз – ее часть.

– Я понимаю, Джек, но теперь в нем вся наша жизнь. Мы не можем никуда пойти. Ничего не можем делать вдвоем. К тому же он опасен.

– Он не опасен.

– Из-за него пострадала собака.

– Он не хотел ей навредить.

– Но навредил. Хотел он этого или нет, но он причинил боль животному. Он не понимает, насколько силен. К тому же он подросток. Просто подумай, насколько опасно такое сочетание.

Мама была права. Я это видела своими глазами. Если мимо Оза проходила девушка – особенно светловолосая, с большой грудью, – у него по лицу разливалось откровенное любовное томление, страстное желание, явное стремление прикоснуться, и от этого мне делалось не по себе.

– Я буду за ним смотреть, – говорил папа.

– Ты не можешь смотреть за ним постоянно.

В их приглушенных голосах слышалось раздражение. Такими были все их ссоры: злые, гневные реплики хлестали и стегали, наполняя дом напряжением, которое через несколько дней стихало и сменялось оглушающей тишиной. Тишина была ничуть не лучше ссор.

Мама не знает о том, что мы с папой как-то раз возили Оза в Коста-Месу посмотреть на один из таких интернатов. Но мы даже до входной двери не добрались. Оз лишь мельком взглянул на обитателей интерната – те гуляли по дорожкам, валялись на газонах, что-то бухтели себе под нос – и психанул. Папа догнал его на парковке, иначе он выбежал бы прямо на дорогу.