Мо появляется одной из последних. Все оборачиваются и смотрят, как ее отец везет ее в инвалидном кресле по центральному проходу к пустому месту в первом ряду, с жадным, нездоровым любопытством разглядывают ее забинтованные ладони и ступни. После службы она вернется в больницу. Ее выпишут только через неделю. Ее лицо – маска, как и мамино, но маска Мо изображает идеальную в нынешних обстоятельствах смиренную скорбь. Мо похожа на раненую принцессу. Сердца всех, кто сейчас смотрит на нее, принадлежат ей одной.
Ее чары не властны только над Бобом. Минуя его, Мо чуть поворачивается в его сторону. Они встречаются глазами, по ее лицу пробегает почти незаметная тень, и Боб отводит взгляд.
Чарли стоит на балконе. На нем темно-красный свитер с ромбами, черный галстук и черный пиджак. Он кажется мне очень красивым и очень грустным. Я встаю рядом с ним. Мне приятно от мысли о том, что я могу к нему приблизиться.
Священник, невысокий человечек с редкими темными волосами и приятным баритоном, идеально выполняет свою задачу и рассказывает обо мне так подробно, словно мы и правда были знакомы. Закончив, он предлагает собравшимся выступить с надгробным словом.
Многие выходят вперед и говорят обо мне приятные вещи. Больше всего меня радует речь моего тренера по софтболу, потому что он вспоминает о паре проделок, которыми я всегда славилась, и все в церкви смеются.
От нашей семьи выступает Обри. Она прекрасно справляется и все время посматривает на Бена: только так ей удается сдержать слезы. Когда она говорит о том, какой я была сестрой, о том, как относилась к Озу, многие в церкви плачут.
Потом выступает Мо. Она еще не может стоять, поврежденные пальцы ног не способны выдержать ее вес, так что ее в кресле вкатывают на помост и дают в руки микрофон. Она одета в черное, но похожа на ангела. Волосы отливают золотом в свете церковных люстр, кожа кажется прозрачной после долгих дней, проведенных в больнице, вдали от солнца.
Она берет микрофон в перебинтованные ладони, и публика тут же поддается ее чарам, скорбящие с восторгом слушают все новые и новые истории из нашей жизни, рассказы о наших совместных приключениях, таких забавных и чудесных, что кажется, кто угодно позавидовал бы нашей потрясающей дружбе.
Я слушаю и ощущаю, как во мне растет чувство благодарности к моей отважной подруге, я восхищаюсь, что она сумела собраться с силами и наполнить этот траурный день радостью. Она знает, что я хотела бы именно этого. Сегодня утром от мыслей о том, что ее ждет, она не смогла даже позавтракать. Когда она пыталась накраситься, руки у нее дрожали так сильно, что в конце концов миссис Камински была вынуждена ей помочь: она нанесла толстый слой тонального крема, чтобы скрыть черные круги под ввалившимися глазами Мо, и чуть подвела ей губы бледно-розовой помадой, чтобы они были заметны на ее изможденном лице. Мо трижды меняла цвет помады, но ни разу даже не улыбнулась. А сейчас она устроила настоящий спектакль – и для всех, кто пришел сегодня в церковь, и для меня, и, наверное, для моей мамы: Мо часто смотрит на нее, рассказывая всем обо мне, о том, какой невероятной была моя жизнь, напоминая, как сильно меня любили. От этого я отчаянно тоскую по своей жизни и еще больше скучаю по Мо.
Я не хочу быть мертвой, совершенно не хочу, и, сколько бы это уже ни длилось, я все равно не могу привыкнуть. Мертва. Насовсем. Навсегда. Мир живет дальше без меня. Нас с Мо больше не ждут невероятные, чудесные приключения.
Когда Мо смолкает, в глазах у всех собравшихся стоят слезы, всех переполняют печаль и любовь, и мне приходится напомнить самой себе, что это я умерла, что это со мной сегодня прощаются в церкви.
42
Врачи считают, что Хлоя идет на поправку. Она уже ест и сама ходит в туалет. Она даже общается со своим новым психотерапевтом, древней старушкой, которая почти ничего не помнит, зато хотя бы разговаривает с Хлоей как со взрослой. Правду знаю только я. У Хлои есть план. Чтобы его осуществить, ей нужно сделать усилие: пока она лежала без движения и глядела в одну точку, лекарства ей вводили внутривенно. Теперь она ест самостоятельно, и потому обезболивающие и антидепрессанты ей дают в виде таблеток. Утреннюю дозу она проглатывает, а вечернюю зажимает в кулаке и, как только медсестра отворачивается, прячет за подкладку своего чемодана.
Когда в палате никого нет, Хлоя разминается и делает растяжку. Она поет себе под нос и разговаривает сама с собой. Когда к ней кто-то приходит, она мрачнеет и ни на что не реагирует.
Почти каждую ночь она переписывает свое прощальное письмо. В тетради, лежащей у ее кровати, полно вариантов этого письма. Последний звучит так: «Папа, ты ни в чем не виноват. Это был просто несчастный случай. Мама, ты такая, как есть, так что ты тоже ни в чем не виновата. Ты старалась изо всех сил, но всех твоих сил не хватило, чтобы сделать меня такой, как тебе хотелось. Вэнс, я любила тебя».
Она не уверена насчет того, в какое время поставить предпоследнее слово: «любила» или «люблю»? «Вэнс, я любила тебя» или «Вэнс, я люблю тебя». Но больше всего сомнений у Хлои вызывает часть письма, адресованная маме. Сегодняшний вариант – один из самых мягких, но я все равно надеюсь, что маме никогда не придется его прочесть.
Прошлой ночью, пока мама спала, я попыталась рассказать ей про то, что делает Хлоя, про ее план, но при первом же моем слове мама подскочила в кровати, тяжело дыша, и завопила так, что я решила к ней больше не приходить.
43
Мама останавливается у двери в мою комнату, делает глубокий вдох и храбро шагает через порог. Бинго идет следом за ней. Беспорядок, который вечно царил в моей спальне и всегда выводил маму из себя, ничуть не изменился за последние восемнадцать дней. Моя футбольная форма комом валяется у кровати, щитки и бутсы чуть-чуть не долетели до вывернутого наизнанку шкафа. Маленький письменный стол завален тетрадками, учебниками, открытками и спортивными наградами, в углу громоздится стопка незаконченных поделок.
Через неделю папу с Хлоей выпишут из больницы. К этому времени маме нужно навести порядок в Хлоиной (нашей с ней общей) комнате. Бездушное спокойствие, с которым мама справляется с этой задачей, приводит меня в ужас. Мама ведет себя как ликвидатор, избавляющийся от радиоактивного мусора: все мои вещи без исключения отправляются в мусорные пакеты, а те летят из окна прямо на газон – так быстрее, ведь ей не придется тащить их вниз по лестнице.
ebooksa