Исповедь

— Зови, дядя Валя, не обижусь. — Ответил я и назвал свое имя.

— Давай, заходи, нечего на пороге стоять. Сейчас службу закончу по такому поводу, да сварганим с тобой чего-нибудь покушать.

Валентин пропустил меня вперед и вошел следом в помещение штаба. В свежепобеленой, с наведенными все той же шаровой краской панелями, комнате, перегораживая ее пополам, стоял дубовый, моренного дерева барьерчик на точеных столбиках. На отгороженной половине находился массивный двухтумбовый письменный стол, затянутый зеленым сукном, с лампой под зеленым абажуром, чернильным прибором, пресспапье с заправленной розовой промокашкой, журналом дежурств, старым полевым телефоном в кожаном футляре с откинутой ручкой индуктора. На вешалке, аккуратно распятая на плечиках, весела опрятно отглаженная шинель с мичманскими погонами. Инструкции в рамках и красный огнетушитель украшали стены.

— Сейчас, отметочку поставлю в журнале. Вот так. Дежурство сдал. Свободен. — Снял расправил и положил на журнал дежурств повязку. — Морской порядок он и в нашей богадельне порядок. Если не поддерживать, свихнуться можно. Но если следовать и не очень вдумываться, то какая разница? Служба она служба и есть.

Отстегнул пустую кабуру и спрятал в стол.

— Ну, вот и все на сегодня.

— А где же сменщик?

— Да он уже почитай с месяц в госпитале отлеживается. Пристарок, вроде меня. — Подумал и уточнил. — Пожалуй, постарше будет. Радикулит замучил.

— Вот уже три года пожалуй, как друг дружку сменяем. Служба… Вздохнул он. Доживаем с короблями свой век. И на том спасибо. Довольствие, жилье. Что еще бобылю надо? — Он опять горько вздохнул, казалось готовый заплакать от такого нерадостного завершения жизни. Но сдержался. Посмотрел на меня и улыбнулся. — Вот и радостные моменты случаются. Ты приехал — праздник! Я уж и не надеялся. Ходили тогда слухи, что мол родился у командира сынок. Но никто четко не знал. Мы то довоевывали долго. В Норвегии закончили войну, за границей. Какое-то время там базировались. Потом вернулись в Союз, на новое место. Заново строились. Когда смог приехать, оказалось, что часть твоего отчима на Восток перебросили. Здесь почти никого не осталось. Вот так. Снимай плащ, майор. На тремпелек повешу. Чтобы не мялся. Дай посмотрю. О, герой. И орден боевой, как у отца. Это похвально. Высшее образование. Майор. Авиатор. Ну, это в отчима. Тоже неплохо. Не моряк, конечно… Нет, нет, совсем не плохо.

Дядя Валя открыл дверь и поманил за собой. Мы оказались в небольшом чистом коридорчике с полом, покрытым красным линолиумом, с вмонтированными в стены корабельными дверями. Совсем как на боевом корабле.

— Вот, сами сделали, — Похвалился. — Не даром полжизни боцманами на флоте прослужили.

Он помолчал. Постоял несколько секунд перед дверью, открыл задрайку и шагнул через камингс. — Прошу в каюту, сынок.

Это действительно оказалась каюта. Видимо на ее обустройство пошли детали капитанской каюты старого корабля из бухты. Может и не одного. Единственное отличие состояло в отсутствии иллюминатора. Вместо него имелось обычное с покрашенной под броню рамой окошко, зашторенное, корабельными на растяжках, шторками вместо занавесок.

— Располагайся. Желаешь на койке, или в кресле.

Я предпочел вращающеея кожанное кресло, стоявшее подле письменного стола.

— Ты посиди, погляди телевизор, полистай журнальчики, газетки. — Он показал на тумбочку с довольно новым Электроном, на книжные полки.

— Детей, жены нет, тратить деньги не на кого… Читаем как другие жили, живут или жить собираются. Ты посиди, не скучай, я сейчас соображу на камбузе такое — пальчики оближешь.

Валентин переоделся в старенький синий китель без погон, служивший ему домашней курткой и вышел в коридор.

Оставшись один, раздвинул шторки на окне и понял почему даже днем старый боцман предпочитал жить при электрическом свете. Домик стоял прямо на берегу бухты и полоска земли между чертой прибоя и стеной не просматривалась из окошка. Раньше, когда дом был молодым, в бухте кипела жизнь флота и окно показывало другую картину, но сегодня сквозь стекло виднелась только стоячая вода затона и гниющие в ней корабли. Казалось, что и сама каюта расположена на палубе одного из этих позабытых во времени кораблей. Пейзаж наводил тоску даже на случайного зрителя вроде меня. Что уж говорить об обитателе каюты, день за днем вынужденного наблюдать один и тот же безрадостный вид.

Пока осматривался вернулся дядя Валя, застелил стол чистой льняной скатертью, поверх положил прозрачную тонкую клееночку, расправил складочки, пригладил ровненько тяжелой ладонью. Из стенного шкафчика достал и расставил тарелки, чашки. Солидные, тяжелого фаянса, белые с синим, под цвет флага. Стаканы в подстаканниках изукрашенных якорями и звездами. Исчез снова и вернулся с пузатой бутылкой. — Ром. У мариманов разжился, что в загранку ходят.