Во власти черных птиц

22
18
20
22
24
26
28
30

Жжение в глазах усиливалось.

– Боже, пожалуйста, пусть это будет не грипп, – пробормотала я так громко, что женщина в форме горничной обернулась, в ужасе глядя на меня.

Я вбежала в домик тети Эвы, когда уже опускались сумерки, и Оберон встретил меня очередным «Кто там?». Он зашуршал в клетке, и я готова была поклясться, что птичьи крылья коснулись моих волос. В попытке прогнать невидимую птицу я ударила себя по волосам на затылке, схватила подсвечник и ринулась наверх, чтобы оставить там свою черную сумку и насквозь пропитанную потом маску. Мои летные очки, с которыми я была неразлучна и в последние мгновения со Стивеном, и во время моей «смерти» от удара молнией, лежали на кровати среди остальных сокровищ, которые я достала, чтобы освободить место для книг и заметок. Отдавая дань прошлому, я прижала стекла к глазам и застегнула кожаные ремешки на затылке.

Я обошла первый этаж и зажгла там все лампы, после чего смочила пересохшее горло чашкой холодной воды на кухне. Головная боль ослабила хватку. Я снова наполнила стакан и, войдя в гостиную, начала перебирать тетину коллекцию записей для фонографа в поисках музыкального эквивалента «Приключениям Тома Сойера». У нее нашлось несколько арий из оперы «Пираты Пензанса»[11]. Это было как раз то, что нужно. Я завела ручку фонографа и поставила иглу на место. Пластинка с треском ожила. Какой-то актер хорошо поставленным голосом объявил, что он будет жить и умрет королем пиратов, после чего началось бравурное вступление на клавесине. Откинувшись на спинку старого белого кресла-качалки, я слушала, как пират и его дружная команда поют о том, как восхитительно быть королем пиратов.

От большой бронзовой клетки Оберона доносились запахи, намекающие на то, что ее было бы неплохо почистить. Сорока клевала семена из металлической мисочки, но я пыталась не замечать движений ее головы, так похожей на воронью, глядя прямо перед собой на пустую улицу сквозь линзы очков. На мгновение мир затих и замер, хотя, возможно, мои уши настолько привыкли к вою карет скорой помощи, что перестали их различать. С крыльца бунгало на противоположной стороне улицы мне улыбался, мерцая огоньком свечи, фонарь из тыквы, и я вспомнила, что сегодня Хэллоуин. Похоже, никто, кроме соседей напротив, не отмечал этот праздник – видимо, из-за ассоциаций со смертью. И кошмарами.

Я вздохнула и прижала стакан к груди.

– Эти бедные парни и их сны о войне, – обратилась я к пустой комнате, прежде чем сделать еще глоток.

Во время второго куплета арии я заметила родстер со сверкающими круглыми фарами, возникший перед нашим домом. Король пиратов продолжал заливаться о своем пиратском счастье, в то время как водитель развернул автомобиль на сто восемьдесят градусов и ударился передним колесом о бордюр. Сдав на полметра назад, он снова немного повернул и выровнял машину вдоль тротуара. Это был «кадиллак». Его синий сапфировый корпус сверкал в свете фонаря.

«Кадиллак» Джулиуса.

Я выпрямилась и застыла в кресле.

На пассажирском сиденье сидела тетя Эва – я видела очертания ее рабочей кепки и защитной маски. Сняв очки, я бросилась к входной двери.

Они оба вышли из машины, хлопнув дверцами. На Джулиусе была та же мягкая шляпа, что и накануне, и он держал под мышкой ящик с апельсинами. Тетя Эва смеялась и болтала так возбужденно и радостно, что заметила меня в дверном проеме, только подойдя к крыльцу.

– Мэри Шелли! – Она схватилась за сердце. – Ты меня напугала. Что ты здесь делаешь и почему без маски?

Джулиус, громко топая по ступенькам, поднялся на крыльцо вслед за ней.

– Ты только посмотри! У этого создания действительно есть рот и нос.

Он щелкнул меня пальцем по подбородку, но я отшатнулась.

– Что ты здесь делаешь? – спросила я.

– Джулиус преподнес мне сюрприз, встретив возле фабрики, и предложил подвезти домой. – Тетя Эва жестом показала, чтобы мы поскорее вошли в дом. – Входите, вы, оба. Мэри Шелли, закрой дверь. Джулиус, прошу, располагайся в гостиной.

Джулиус вместе с ящиком небрежной походкой вошел в дом.

– Кто там? – спросил Оберон.