В 1946 г. кафедральным храмом архиепископа Серафима (Соболева) вновь стала русская посольская церковь свт. Николая Чудотворца. Сразу же после ее частичного разрушения в 1944 г. Министерство благоустройства начало восстановительные и реставрационные работы, однако они заняли несколько лет. В конце 1944 г. заместитель председателя Контрольной комиссии союзников по антигитлеровской коалиции генерал-полковник С. Бирюзов потребовал от болгарских властей ускорения реставрации и восстановления росписей. На возрождение церкви из бюджета Болгарии было выделено 8 миллионов левов, а всего в процессе ее реставрации было затрачено более 12 миллионов левов. Росписи стен и некоторые иконы отреставрировал русский эмигрантский художник Михаил Малецкий[557].
Реставрацию Никольской церкви в основном закончили специально к визиту в Болгарию патриарха Алексия. 4 декабря 1945 г. Болгарский экзарх Стефан писал министру иностранных дел и исповеданий, что восстановление русской церкви свт. Николая Чудотворца еще не завершено, и просил помочь в этом деле, так как храм должен освятить патриарх Московский и всея Руси[558]. Никольская церковь была освящена накануне Вербного воскресенья, а 22 мая патриарх Алексий совершил в ней литургию в сослужении архиепископа Серафима (Соболева) и Ленинградского митрополита Григория (Чукова). Первосвятитель подарил храму старинную русскую икону (к прискорбию украденную в 1991 г.). 22 декабря 1946 г. после окончательного завершения реставрации Никольской церкви ее официально передали в ведение архиепископа Серафима.
2 июня 1946 г. владыка Серафим написал два рапорта патриарху Алексию: о необходимости выделить 600 тыс. левов на постройку одноэтажного дома для сторожа и канцелярии при церкви свт. Николая Чудотворца, а также о ежемесячном финансировании русского духовенства в Болгарии из сумм Московской Патриархии в размере 168 тыс. левов (ранее средства выделяли болгарские митрополии и частично МИД). 18 июня Священный Синод решил удовлетворить эти ходатайства, и в августе Совет Министров СССР выделил необходимую валюту[559].
Так как правительство Отечественного фронта запретило церковную благотворительную деятельность, братство при русской общине в Софии в 1945 г. прекратило свое существование, но вместо него было создано сестричество, которое возглавляли духовные дети владыки Серафима: княгиня Ольга Андреевна Ливен (дочь протоиерея Андрея Ливена, позднее игумения Серафима) и выпускница богословского факультета Софийского университета Надежда Ивановна Ястребова (в дальнейшем монахиня Серафима). Весной 1948 г. на основе сестричества архиепископ Серафим с разрешения Московской Патриархии создал женский монастырь Покрова Пресвятой Богородицы. Эта новая русская обитель из 10 сестер была устроена в пригороде Софии – селе Княжево. Ее настоятельницей стала принявшая 6 марта 1948 г. монашеский постриг игумения Серафима (Ливен), казначеей – постриженная в мантию в тот же день монахиня Серафима (Ястребова), а духовником – многолетний секретарь владыки Серафима архимандрит Пантелеймон (Старицкий). Однако официально монастырь не был зарегистрирован[560].
Летом 1949 г. болгары Стоян и Величко Величковы «в знак любви к русскому народу» выразили желание подарить архиепископу Серафиму для церковных нужд три апартамента в их доме в Софии и виллу из четырех комнат в селе Банки. В связи с этим владыка обратился в департамент вероисповеданий с просьбой о передаче ему вместо апартаментов Величковых помещения вблизи русского храма свт. Николая Чудотворца для организации женского монастыря, к чему «проявляет большой интерес Московский патриарх», отмечая, «что монастырь должен будет сыграть роль в борьбе с католиками и протестантами»[561].
9 октября 1949 г. патриарх Алексий получил письмо архиепископа, в котором он просил помочь в открытии в Софии русской женской обители и ускорении дела о приеме в советское гражданство монахини Серафимы. Уже 11 октября Первосвятитель в письме председателю Совета по делам Русской православной церкви Г. Г. Карпову подчеркнул: «…действительно было бы полезно устройство женского монастыря в Софии в противовес католическим влияниям»[562]. Однако у Карпова было другое мнение, в беседе с болгарским послом в СССР С. Д. Благоевой 23 ноября 1949 г. он заявил, «что организация женского монастыря – инициатива архиепископа Серафима, который писал, видимо, об этом патриарху. Он считает принципиально ненужным организацию подобного монастыря».[563] В результате устроить русский монастырь в Софии не удалось, но женская монашеская Покровская община в Княжево продолжила свое существование в арендуемом у болгарина частном доме и, в конце концов, была официально зарегистрирована.
Важную роль в церковной жизни послевоенной Болгарии играл духовный сын архиепископа Серафима (Соболева) протоиерей Всеволод Дмитриевич Шпиллер, с 1934 г. служивший приходским священником в Пазарджике. В годы Великой Отечественной войны в семье отца Всеволода не скрывали патриотических чувств. Его сын Иван вспоминал, что однажды он в драке с другими подростками, доказывал, что Сталинград не взят немцами, а после прихода в Пазарджик советских войск его на основании полицейского протокола «премировали от командования» килограммом сахара. Важную роль в судьбе о. В. Шпиллера сыграл тот факт, что, служа тюремным священником, он фактически спас жизнь нескольким антифашистам. За время его службы в пазарджикской тюрьме не был приведен в исполнение ни один смертный приговор, так как для этого требовалась подпись священника, а отец Всеволод всегда отказывался ее поставить.[564] Кроме того, священник отказался служить панихиду по погибшим в Сталинграде немцам. В связи с этим распоряжением у отца Всеволода произошло столкновение с тогдашним его духовным начальством митрополитом Пловдивским Кириллом, так как отец Всеволод не только не принял участие в панихиде, но и выразил свой протест[565].
10 сентября 1944 г. население Пазарджика радостно встретило советскую армию. Однако уже вскоре армейские органы НКВД начали арестовывать русских офицеров из эмигрантской среды. Был взят под стражу и священник В. Шпиллер, но через некоторое время его освободили, не предъявив никаких обвинений. Свою роль сыграл тот факт, что в архивах полиции обнаружился протокол по поводу драки сына священника за Сталинград. В связи с тем, что благодаря отцу Всеволоду не расстреляли нескольких приговоренных к смертной казне революционеров, председатель околийского комитета Отечественного фронта предложил ему возглавить Пазарджикское отделение Красного Креста. В результате уже в сентябре 1944 г. священник стал сотрудничать с новой властью[566].
В ноябре 1944 г. первый министр иностранных дел и исповеданий в правительстве Отечественного фронта академик П. Стайнов предложил отцу Всеволоду стать одним из трех членов министерской комиссии по разработке законодательства о положении Церкви в новом болгарском государстве. Священник переехал в Софию, где стал служить в кафедральном соборе Святой Недели. Около двух лет он работал над проектом закона и был удостоен высокого сана священноиконома Болгарской Православной Церкви (что соответствует митрофорному протоиерею). Согласно этому проекту признавалось, что Болгарская Церковь является культурообразующей и имеет основополагающее значение в жизни народа. Церковь отделялась от государства, но, в то же время, имела от него материальную поддержку. Монастыри и храмы содержались за счет государства, священникам разрешалось участвовать в школьной жизни, они получали государственную зарплату, как необходимые в воспитании и культурном образовании молодежи и народа.
Создавались совместные формы хранения святынь, музейных церковных ценностей и т. д.[567].
Всего отец Всеволод представил четыре доклада о правовом положении Церкви в государстве вообще и в Болгарии в частности, и хотя не все его предложения были приняты, указанные доклады все-таки стали основой болгарского закона об отделении Церкви от государства. Вплоть до своего отъезда на Родину в феврале 1950 г. священник был негласным советником правительства по вопросам, касавшимся Русской Православной Церкви[568].
В 1946 г. отец В. Шпиллер написал докладную записку в Московскую Патриархию, в которой довольно критически оценил некоторые моменты в деятельности Болгарской Церкви. Так, в частности, он отмечал, что Рильский монастырь фактически превращен в место отдыха туристов, а попытка митрополита Неврокопского Бориса заселить обитель русскими монахами и тем самым создать в Болгарии настоящий монастырь, «вызвала в Синоде целую бурю» негодования[569].
В 1946 г. отец Всеволод сопровождал посетившего Болгарию в связи с празднованием 1000-летия преставления преп. Иоанна Рильского патриарха Московского и всея Руси Алексия I. Благодаря этой встрече священник вновь установил связи с мамой и сестрами в Москве. В том же году отцу Всеволоду было предложено принять участие в специальном Совете экуменического представительства при Болгарском Синоде под председательством экзарха Стефана «в качестве постоянного члена, ведущего французскую секцию», но он отказался. По свидетельству священника, «организация этого Совета не состоялась, т. к. болгарскому Синоду стало известно, что правительство этого не допустит»[570]. В 1947 г. по благословению архиепископа Серафима (Соболева) семья Шпиллеров приняла советское гражданство.
Следует отметить, что приход к власти правительства Отечественного фронта существенно изменил положение русской эмиграции. 8 сентября 1944 г. был создан Русский комитет при Отечественном фронте, который обратился с воззванием ко всем эмигрантам, призывая достойно встретить советские войска и оказать содействие новому комитету. Уже в сентябре 1944 г. новые власти наложили запрет на эмигрантские организации, якобы пронизанные «фашистской и националистической идеологией». Среди них были: Русский академический союз, Объединение русских художников, Объединение русских педагогов, Союз русских инвалидов и др. Прямого отношения к фашизму все эти общества, по свидетельству болгарской исследовательницы Ц. Киосевой, не имели, за исключением Союза галлиполийцев и Союза русской национальной молодежи[571]. Но и в данном случае следует быть очень осторожным, члены двух последних организаций являлись националистами, но отнюдь не фашистами.
В феврале 1945 г. был упразднен правительственный Комитет по делам русских беженцев и вместо него создана Комиссия по ликвидации русской акции в Болгарии, действовавшая до начала 1950-х гг. 14 июля 1946 г. был опубликован указ о том, что бывшие подданные Российской империи могут принять советское гражданство и вид на жительство в стране пребывания. Вскоре паспорт № 1 советского гражданина в Болгарии получил архиепископ Серафим (Соболев), по благословению владыки так поступили и многие русские священнослужители.
В 1946 г. был создан клуб советских граждан в Народной республике Болгария, разместившийся в здании бывшего немецкого училища. Кроме этого дома клуб получил от советского посольства в собственность два бывших немецких предприятия[572]. В 1949 г. возник Союз советских граждан, которому передали имущество закрытых русских эмигрантских организаций (в 1944 г. их насчитывалось около 100). В 1950 г. оказались закрыты и все прежние русские учебные заведения. Вместо них в том же году в Софии стала действовать смешанная русская средняя школа. Под давлением властей многие эмигранты возвратились в СССР или уехали из Болгарии в страны Западной Европы и США.
Правительство принуждало и Болгарский экзархат увольнять служивших в его юрисдикции русских священников, не принявших болгарское гражданство. Еще 16 апреля 1942 г. был принят указ о разрешении службы в Болгарской Церкви подданных других государств лишь в течение трех лет, считая с 1 августа 1941 г. Однако в августе 1944 г. выяснилось, что в экзархате служат еще как минимум 10 русских священнослужителей, не принявших болгарского гражданства. 5 сентября Синод обратился в Министерство иностранных дел и исповеданий с ходатайством о продлении срока службы в Болгарской Церкви «всем русским священникам без подданства» еще на три года, но 1 декабря 1944 г. министерство ответило отказом, «так как они пропустили все сроки получения болгарского гражданства». Правда, Синод не смирился с отказом и еще некоторое время продолжал борьбу по этому вопросу[573].
Во второй половине 1940-х гг. был исключен из Союза художников Болгарии крупнейший русский изограф страны Н. Е. Ростовцев, как «не имеющий особых заслуг» в болгарском искусстве. Несмотря на отсутствие официального признания в социалистической Болгарии Н. Е. Ростовцев продолжал активно работать. В послевоенные годы он помимо фресок и двух икон, в русской софийской церкви свт. Николая, написал фрески в кафедральном соборе Успения Богородицы в Варне (1950), роспись русского храма-памятника Рождества Христова на Шипке (1959–1961), фрески в церкви Успения Богородицы на центральном софийском кладбище (1969), в кафедральном софийском храме Святой Недели (1973), роспись алтаря в софийской церкви свв. Седмочисленцев (1975), фрески в часовне св. Климента Охридского в Софийской духовной академии (1978) и т. д.[574].
Часть русских эмигрантов подверглись репрессиям, пик которых пришелся на июнь 1946 г., в это время были интернированы в так называемые трудовые воспитательные общежития (ТВО – фактически лагеря) с конфискацией имущества 424 эмигранта, обвиненных в сотрудничестве с немцами. К началу 1947 г. в ТВО находился 401 русский эмигрант, а к 1949 г. – 45. В дальнейшем все не принявшие советское гражданство находились в поле зрения органов безопасности. Для наблюдения за высланными из Югославии в 1949–1952 гг. 777 русскими в болгарском МВД была создана специальная секция «белогвардейцы»[575]. Последний всплеск репрессий произошел в 1952 г. – в этом году были арестованы 96 белоэмигрантов.
Русские священнослужители, как правило, репрессиям не подвергались. Однако в 1946 г. оказался арестован священник Василий Мирович, служивший в годы войны в Русском корпусе в Югославии. Он отбывал наказание в ТВО, после освобождения перешел в юрисдикцию Московского Патриархата и был назначен священником русской общины при инвалидном доме в г. Шумене (с 1960 г. и до кончины в 1971 г. отец Василий служил в храме св. вмч. Пантелеймона при русском доме инвалидов в с. Княжево)[576]. Кроме того, в конце 1940-х гг. на некоторое время подвергался аресту протоиерей Андрей Ливен, до своей кончины 19 июня 1949 г. служивший в русской Никольской церкви Софии[577].