Как прежде, так и теперь прот. В. Соловьев является администратором всех православных приходов в Словакии, вообще все осталось по-прежнему, без всяких изменений. Еще раз повторяю, что я никогда не решился бы на этот шаг, если бы Преосвященный Владимир не обращался ко мне с многократными соответствующими просьбами. Думаю, что Преосвященный Владимир не откажется подтвердить это мое утверждение. Вся моя деятельность носила только характер братской помощи приходам, оказавшимся в тяжелом положении.
Мне кажется, что Сербский Синод должен был бы благодарить меня, а не протестовать против этой моей помощи, совершенно бескорыстной. Неужели интересы Сербской Православной Церкви пострадают вследствие того, что я временно принимаю на себя заботы о приходах, находящихся в настоящее время вне сферы влияния Сербского Архиерейского Синода и Преосвященного Епископа Владимира? Ведь моя помощь только временная мера в пользу Сербской Православной Церкви… Я полагал, да и ныне полагаю, что мой долг — делать все от меня зависящее ради спасения Православия. Неужели это преступление?»[560]
В конце концов, конфликт с Сербской Церковью оказался улажен. На заседании ее Синода от 26 сентября 1942 г. была заслушана информация о том, что епископ Владимир (Раич) просил митрополита Серафима, ввиду сложившейся политической ситуации, взять словацкие общины под свою защиту и оказать им духовную поддержку. Синод постановил, что в настоящее время такая ситуация допустима, поскольку митрополит Серафим действовал не самовольно, а по просьбе епархиального архиерея, однако было решено просить епископа Владимира попытаться найти возможность его возвращения в епархию. В случае невозможности осуществления этого пожелания, Синод решил просить главу правительства Сербии Недича дипломатическим путем добиться передачи управления словацкими приходами служившему в Венгрии сербскому епископу Будимскому Георгию.[561]
Это постановление так и не удалось провести в жизнь, и митрополит Серафим управлял православными приходами Словакии до начала 1945 г. При этом неоднократно возникали новые осложнения с других сторон. Активная издательская и миссионерская деятельность братства преп. Иова еще до начала войны с СССР вызывала сильную тревогу у немецких властей. 23 октября 1940 г. Главное управление имперской безопасности (РСХА) отправило специальному уполномоченному при немецком посланнике в Братиславе штурмбаннфюреру СС Хану письмо по поводу проводимой монастырем потенциально опасной для Германии панславянской деятельности: «Было установлено, что панславянские круги внутри Православной Церкви на территории Генерал-губернаторства поддерживают тесные связи с Владимировским [Ладомировским] монастырем в Словакии. Настоятель монастыря архимандрит Серафим руководит русофильской православной церковной деятельностью в восточном пространстве.
Насколько здесь известно, эта миссионерская работа организуется при поддержке бывшего чешского сенатора Юрко Лазо, который в свое время принадлежал к партии Бенеша. Главной областью интересов этой Миссии являются Восточная Словакия, Закарпатская Украина и Лемковщина в Генерал-губернаторстве. Архимандрит Серафим ранее был старшим лейтенантом артиллерии в царской армии. Настоящим руководителем работы является его заместитель — русифицированный немец проф. Петр Струве [в действительности сын этого профессора — игумен Савва]. В монастыре имеется собственная типография, в которой издается газета „Православная Русь“. Через священника Ткачука, который, как и Струве по убеждениям является русифицированным немцем, этот центр панславянской Православной Миссии имеет связь с Берлинским архиепископом Серафимом.
Характерной чертой данной панславянской Православной Миссии являются попытки отколоть украинские группы от общеукраинской массы. Это пытаются сделать, прежде всего, на Лемковщине с помощью русофильского течения в православном духовенстве. Глава данного русофильского течения — священник Павлишин, который, как доказано, до осени 1939 г. тесно сотрудничал с польскими ведомствами. Так как возникло подозрение, что эти русофильские течения могут быть каким-либо образом связаны с просоветскими движениями, а, кроме того, поскольку в Краковском округе наблюдались сильные волнения среди украинского населения, просим собрать более точные сведения о Владимировском монастыре и объеме его деятельности. Намечен перевод священника Павлишина из Кзарне в Радомский округ, вследствие чего, могут быть ослаблены связи с Владимировой».[562]
Хан исполнил данное ему поручение и 5 декабря посетил братство. В его ответном письме от 15 декабря 1940 г. (пересланным в РСХА 14 января 1941 г.) говорилось, что в момент посещения три типографских станка печатали газету «Православная Русь», журнал «Детство и юность во Христе», книги псалмов и религиозные листки. При этом отвергалась версия, что появившиеся в Словакии коммунистические листовки напечатаны в монастыре, который ведет пропаганду не в «московском», а в царском духе: «Теперь становится ясным, что Ладомировский монастырь станет опорным пунктом Российской империи, своего рода подготовительным и сборным пунктом для будущего царской России в том случае, если ситуация начнет развиваться таким образом, а также если благодаря чрезвычайно притягательному влиянию этого монастыря русские и украинские эмигранты начнут собираться, и усмотрят в стремлениях украинцев к самостийности „жало в собственной плоти“».
Хан также отмечал, что если в Словакии и дальше будут применяться террористические методы против украинцев, то монастырь может значительно расширить свое влияние, так как мечты о Российской империи у местных набожных украинцев «падают на благодатную почву». При этом монастырь имеет своих приверженцев и среди словаков католиков и униатов, поскольку они знают монахов, как бывших царских офицеров, «то есть офицеров того государства, от которого ранее ожидали блага все славяне Австро-Венгрии».[563]
Следует отметить, что в обители печатали не только церковную литературу, но и политические издания русских эмигрантских организаций. 13 декабря 1940 г. Духовный собор братства согласился на предложение взять на себя техническую подготовку и издание политической газеты «За Россию», а 21 октября 1942 г. принял к печати карпаторосский студенческий журнал «Яр». По некоторым сведениям, в монастырской типографии печаталась программа («Схема») подвергавшейся репрессиям нацистов русской политической организации Народно-трудовой союз.[564]
Так как основное направление деятельности братства нацистами оценивалось негативно, то чинились и всевозможные помехи распространению его периодических изданий на территории III рейха. Поначалу, 29 января 1941 г. отдел прессы при правительстве Германии, а 19 февраля также и Министерство церковных дел, разрешили ввоз этих изданий (после февральской поездки архимандрита Серафима в Берлин). Но когда монастырь связался с Обществом по торговле иностранными изданиями, то оно, вероятно по указу РСХА, 4 апреля сообщило издателям, что их желания «не могут быть удовлетворены по принципиальным соображениям».
На новый запрос последовал повторный отказ от 1 августа 1941 г. Архимандрит Серафим (Иванов) писал 4 августа в немецкое посольство в Братиславе, что приходится отправлять «Православную Русь» из Словакии по почте, причем газета доходит до получателей только в Берлин и в Вену, и то нерегулярно, а в провинциальные города и на территорию Протектората Богемии и Моравии (то есть в Чехию) вообще не попадает.[565] Представителем монастыря преп. Иова в Германии, которому братство пересылало «Православную Русь» для распространения был священник Мануил Есенский.
Вскоре после начала войны с СССР от своего разрешения отказался также и отдел прессы. 17 ноября 1941 г. он известил МИД, что начальник полиции безопасности и СД запретил ввоз на территорию Рейха и в оккупированные районы религиозных периодических изданий, печатаемых в Словакии. Эти издания попадали под действие запрета на русскую эмигрантскую литературу, изданного отделом прессы с согласия МИДа 12 октября 1941 г.[566] Наложенный начальником полиции безопасности и СД запрет касался и оккупированных территорий.
Накануне Великой Отечественной войны, 13 мая 1941 г. Духовный Собор монастыря обсудил «общее положение в связи с усилением слухов о возможной военной опасности». Собор решил по распоряжению местной власти выкопать убежище от бомбардировок и артобстрелов и принял новую форму поминания русского народа за богослужением: «Страждущий Православный русский народ и всех верных чад Православной Русской Церкви в отечестве, рассеянии, изгнании и заточении сущих». В этот же день было решено в случае необходимой временной эвакуации разделить членов братства на две группы по 11 человек, без местных жителей, которые должны были остаться в обители.[567]
12 июня Духовный Собор, в состав которого тогда входили архимандриты Серафим (Иванов), Нафанаил (Львов), игумены Савва (Струве), Филимон (Никитин), иеромонахи Иов (Леонтьев), Киприан (Пыжов) и Антоний (Ямщиков), решил предоставить настоятелю на время военного положения полномочия немедленно единолично решать необходимые вопросы. Это положение действовало до середины августа 1941 г.[568]
Начало войны между Германией и СССР было воспринято иноками братства как сигнал для практической работы по возрождению Русской Православной Церкви. 22 июня 1941 г. Духовный Собор обители постановил: «…всем братством присутствовать на следующий день на утрени и литургии, оставить образы русских святых в церкви на все время войны и во все это время совершать перед ними ежедневно молебен Спасителю, Божией Матери и всем русским святым; всем мантийным монахам ежедневно творить по 25 поклонов с молитвой: „Господи Иисусе Христе, спаси Россию и воскреси святую Православную Русь“; в конце иноческих служб петь: „Все святые земли Русския, молите Бога о нас“.»[569]
В первом после начала войны номере «Православной Руси» от 28 июня была опубликована «Молитва о спасении России». В сопроводительной редакторской статье архимандрит Серафим писал: «В эти дни совершающегося суда Божия над безбожным коммунизмом, нам, русским зарубежникам, первым делом, главным подвигом своим надо поставить горячую молитву ко Господу о воскресении святой Православной Руси. Это не значит, что мы должны оставить все наши дела и житейские попечения и всецело предаться молитве. Конечно, благо тому, кто может так поступить. Воистину он больше всех сделает для спасения России. Но, встать раньше обыкновенного на полчаса и лечь позже обычного на то же время, отдав этот освободившейся час молитве, каждый сможет. И, одновременно, в продолжение всего рабочего дня, держать посильно в уме и сердце святые слова: „Господи Иисусе Христе, воскреси святую Православную Русь“.»[570]
В этом же номере описывались события 22 июня в монастыре, после получения известия о начале войны: «О. настоятель сообщил новость братии, и все поспешили в церковь, где пред аналоями и с иконами всех святых совершен был молебен Спасителю, Божией Матери и всем святым в земле русской просиявшим. В 3 часа дня была воскресная вечерня, на которую собрались все крестьяне нашего села. Храм осветился множеством свечей, возженных крестьянами… Братия обители, в большинстве изгнанники, представители самых разнообразных слоев и уголков необъятной России, вместе с местными жителями — представителями русского народа, искони обитавшего здесь за пределами русского государства, слились в одной пламенной жаркой молитве за родной народ и родную землю в самый важный, самый судьбоносный час в истории… Это — древний испытанный путь, которым не раз спасалась русская земля… От времени до времени в нашей обители слышится отдаленная канонада. Сознание того, что это за канонада, ее значение для судеб нашей родины, для всего самого любимого и дорогого нам, сжимает душу и горче делает нашу немощную молитву».[571]
По отношению к немцам и исходу их вторжения в СССР у монахов были разные точки зрения, в частности архимандрит Серафим, допуская победу Германии, в газетной статье от 28 июня 1941 г. писал: «Господь производит уничтожение безбожного коммунизма германской рукой… Но именно потому, что не сама Россия своей силою сбрасывает с себя это сатанинское ярмо, не можем мы предначертывать политического облика будущей России… Возможно, что России придется отказаться от гордого звания владычицы шестой части суши земного шара. Все возможно в наше время. И благоразумнее не обольщать себя особенно радужными надеждами, чтобы не пришлось после претерпевать горького разочарования».[572]
Однако значительная часть насельников обители, напротив, не сомневалась в поражении Германии после ее нападения на СССР. В 1994 г. митрополит Виталий (Устинов) писал епископу Григорию (Граббе): «…мне вспомнилось время начала Второй мировой войны, когда Вы были чрезмерным энтузиастом того факта, что восстал Гитлер, и что он, как великий вождь, сокрушит большевизм и вернет нам нашу Родину. Я тогда бесконечно спорил с Вл. Нафанаилом, тогда еще Архимандритом. Мы спорили невероятно, т. к. он был исполнен какой-то патологической неприязнью ко всему Германскому народу и конечно Гитлеру. А я ему на это отвечал: „батюшка, разве Вы не видите, что он идет на свою гибель и на страшное поражение своей родины? Разве можно ненавидеть такого человека и такую нацию, которая идет к своей гибели?“ Во время войны, перед нашими вратами, днями и ночами шли немецкие эшелоны. В подтверждение мною сказанного, наш праведный о. Филимон с нами поделился однажды своим сном, в котором он видел, что идут немцы в шлемах, а возвращаются без шлемов. Это было, до какой-то степени подтверждение моих чувств, что Германия погибнет. А Вы тогда были полны энтузиазма…».[573]
При этом все члены братства считали, что действительное освобождение может быть только духовным. Так упомянутой статье архимандрита Серафима в первом «военном» номере «Православной Руси» говорилось: «Лучше будем помнить евангельские слова: Ищите, прежде всего, Царства Божия и правды его, и все остальное приложится вам».[574] В это духовное освобождение насельники обители стремились внести свой по возможности больший вклад.