Архимандрит Исаакий составил свою молитву святому князю Вячеславу и посвятил ему стихи:
В условиях немецкой оккупации большинство русских организаций продолжали свою деятельность, однако формально они были подчинены Управлению делами русских эмигрантов, где эмигрантам пришлось вставать на учет и получать регистрационные карточки. Из церковных организаций гестапо закрыло лишь «Братство для погребения православных русских граждан и для охраны и содержания в порядке их могил в Чехословакии», а созданные при активном участии епископа Сергия православные русские школы, две русские гимназии и курсы религиозного просвещения прихожан в основном просуществовали до мая 1946 г. При этом оккупационные власти строжайше запретили оказывать какую-либо помощь советским военнопленным, что, впрочем, многие русские эмигранты делали вопреки запретам.[860]
Русский свободный университет в январе 1942 г. по распоряжению рейхспротектора Гейдриха был переименован в Русскую учебную академию. В это время ее ректор В. С. Ильин составил докладную записку в Управление делами русских эмигрантов, в которой среди прочего предлагал создать Теологический факультет, состоящий из Высшей Духовной Академии и краткосрочных священнических курсов (по программе Духовных семинарий), с целью подготовки духовенства для России. Этот факультет открыть не удалось, но на действовавших до 19 июня 1944 г. при академии русских курсах для детей преподавали Закон Божий, а в ее исторической секции постоянно читались доклады на церковную тематику. Так в 1944/1945 учебном году наибольшее внимание слушателей привлекли доклады известного богослова протоиерея Георгия Флоровского «Из истории русской религиозной мысли» о творчестве, о. Сергия Булгакова, о. Павла Флоренского, С. Н. Трубецкого и др.[861]
Следует отметить, что немало эмигрантов состояло в рядах антинацистского движения в Чехословакии. Так, например, даже бывший главнокомандующий Восточным фронтом в Белой армии генерал С. Н. Войцеховский в годы оккупации стал основателем военной подпольной организации «Оборона народа» (правда, после освобождения страны он был арестован агентами СМЕРШа и умер в 1951 г. в сибирском лагере).[862]
Во время уничтожения осенью 1942 г. чешских православных общин русские приходы, вероятно благодаря заступничеству митрополита Серафима, были спасены от ликвидации. Отдельные репрессии все же происходили. Так 3 ноября в связи с убийством Р. Гейдриха был арестован гестапо настоятель Мариенбадской церкви священник Дионисий Ильин, его отправили в концлагерь Маутхаузен, а затем 1 декабря 1944 г. перевели в концлагерь Дахау. Однако храм в Мариенбаде не закрыли, его настоятелем 21 августа 1944 г. был назначен бывший секретарь Владыки Серафима архимандрит Гермоген (Кивачук), а 6 сентября 1944 г. на вакансию диакона — диакон Владимир Кирик.
В Карлсбадскую церковь свв. апп. Петра и Павла вместо умершего 8 июля 1942 г. священника Евгения Ножина митрополит Серафим в августе того же года назначил настоятелем священника Аркадия Моисеева, а в середине 1944 г. — выпускника Богословско-пастырских курсов в Вильнюсе священника Сергия Каргая. В Фраценсбаде расквартированная в городе часть СС попыталась превратить здание Ольгинской церкви в свой склад, но решительно выступившим против бургомистру и митрополиту Серафиму удалось помешать этому. 26 августа 1944 г. Владыка назначил в Франценсбадский храм протодиакона Григория Лотова.[863]
Епископ Сергий избежал репрессий, хотя опасения по этому поводу были. Одна из его духовных дочерей — К. Киселева — позднее вспоминала: «В Берлине многие русские люди, которые знали и любили Родину, молились Богу, чтобы Господь сохранил его от концлагеря, расстрела, так как знали решимость Владыки в защите гонимых».[864]
Русские церкви в Праге не только не были закрыты, но и в одной из них — Свято-Успенской в Ольшанах активно продолжалась начатая 22 мая 1941 г. роспись внутренних стен фресками группой русских художников под руководством Т. В. Коссинской (позднее монахини Серафимы, много лет занимавшейся росписью православных храмов на Святой Земле) по эскизам знаменитого художника Ивана Билибина.[865]
В июле 1942 г. епископ Сергий (Королев) обратился к православным верующим Средне-Европейского митрополичьего округа с воззванием, призывающим жертвовать на роспись храма: «Это Храм-Памятник пребывания русских людей здесь, на чужбине, памятник русской культуры и русского храмового зодчества… В день Храмового Праздника Св. Николая (9–22 мая 1941 г.) была оглашена долгожданная и радостная весть о начале работ по росписи Успенского храма, и был отслужен молебен перед начатием благого дела. Господь благословил сие начинание, послав на него деятелей, большинство которых работает „Христа ради“. Мы приступаем к нему без всяких материальных средств, без всякой сметы, без обычных человеческих расчетов, положившись только на волю Божию… Когда на Русской земле разрушены храмы и стерты с лица земли почти все остатки старинной живописи, жертва на роспись этого храма будет первой жертвой на восстановление родной старины в этом памятнике русского церковного зодчества».[866]
По распоряжению Владыки Серафима (Ляде) настоятели храмов Средне-Европейского митрополичьего округа устроили за воскресным богослужением тарелочные сборы на благоукрашение Свято-Успенской церкви, и роспись ее стен была продолжена; завершилась она в 1946 г. 14 февраля 1943 г. Никольский собор сильно пострадал от бомбардировки англо-американской авиации (при этом епископ Сергий и архимандрит Исаакий едва не погибли), и все богослужения были перенесены в Свято-Успенскую церковь.
Один из чешских православных священников позднее вспоминал: «В 1943 году, когда я был настоящим пленником у немцев после закрытия чешской церкви, проездом через Прагу навестил Ольшанскую церковь и исповедался у о. архимандрита Исаакия. Жалел я, главным образом, о том, что в то время не мог совершать богослужения. И он мне безбоязненно для того времени сказал, чтобы я был спокоен, что немцы войну проиграют, и что церковь будет восстановлена, что и исполнилось. Также имею сведения, что в продолжение своей деятельности в Чехии о. архимандриту удалось приобрести для Православия тысячи верующих членов. Был он весьма любимым человеком…».[867]
В октябре 1943 г. епископ Сергий (Королев) принял участие в совещании архиереев и представителей духовенства Русской Православной Церкви за границей в Вене, на котором, в числе других документов, было принято выгодное немцам заявление об осуждении церковной политики советского руководства и непризнании выборов Патриархом Московским и всея Руси митрополита Сергия (Страгородского).
При публикации заявления в газетах под ним стояла подпись епископа Бельского, однако, по некоторым сведениям, согласие на это он не давал. Сам епископ Сергий в октябре 1945 г. пояснил приехавшему из Москвы архиепископу Фотию, что присутствовал на Венском совещании в качестве гостя и указанное определение не подписывал.[868]
Протопресвитер Александр Киселев вспоминал об этом случае так: «Среди собранных [в Вене] находился и Владыка Сергий, который счел этот документ сугубо политическим и недостойным опубликования от лица Церкви. Он громогласно заявил свое мнение и отказался подписать документ. В те времена подобное заявление было более чем опасно. Однако представители власти были весьма любезны и заявили о праве каждого поступать, как он считает нужным, и с почтением, как и всех других, отпустили Владыку. Когда он вернулся в Берлин, то увидел немецкие газеты, опубликовавшие венскую декларацию, под которой красовалась и его подпись».[869]
Епископ Сергий был противником воссоединения православных с католиками. Поэтому, когда весной 1944 г. появившийся в Праге представитель папского нунция в Германии герцог Георг Мекленбургский (эмигрировавший из России немец) пытался вести с Владыкой Сергием и начальником Русского общевоинского союза генералом А.А. фон Лампе переговоры об объединении Греко-католической (униатской) и Православной Церквей, они закончились полной неудачей.[870]
14 ноября 1944 г. в Праге состоялось учредительное собрание Комитета освобождения народов России (КОНР) под председательством генерала А. А. Власова, и в этот же день был провозглашен главный программный документ власовского движения — так называемый Пражский манифест. Русская Православная Церковь, как и другие конфессии, в манифесте не упоминалась. Лишь в числе целей КОНР, помимо много другого, называлось «введение свободы религий, совести, слова, собрания, печати». Руководящим органом комитета стал его президиум из восьми человек, в том числе пять генералов и три профессора: Н. Н. Будзилович, С. М. Руднев и Ф. П. Богатырчук. Каждый из этих профессоров был в той или иной степени связан с Русской Православной Церковью за границей, но ни один священнослужитель не был введен в состав КОНР.[871]
Власов специально выбрал для учредительного собрания комитета Прагу, как одну из славянских столиц и центров русской эмиграции, куда все руководители движения приехали на один день специальным поездом. Следует упомянуть, что по сведениям Полиции безопасности и СД, неожиданно для них, к Пражскому манифесту и власовскому движению в целом положительно отнеслись русские «евлогианские церковные круги в Протекторате Богемия и Моравия». Согласно сообщению отделения СД в Праге от 17 декабря 1944 г. епископ Сергий (Королев) «приветствовал акцию Власова с воодушевлением и выразил полную уверенность в возможности ее успеха».[872] Впрочем, полностью этому сообщению доверять нельзя, возможно, органы СД специально были введены в заблуждение.
На учредительном собрании КОНР действительно присутствовали русские священнослужители Праги. Существует версия, что фотография участников собрания, в том числе архимандрита Исаакия (Виноградова) в дальнейшем послужила поводом для их ареста советскими карательными органами.[873] Однако по свидетельству бывшего на этом собрании о. Михаила Васнецова, епископ Сергий не участвовал в нем: «Когда нужно было в ноябре 1944 г. пойти на торжественное заседание власовцев, и нельзя было уклониться, отец Исаакий на совещании трех духовных лиц сказал: Вы, Владыко, поезжайте в Брно, а я пойду вместо Вас», — стремясь сохранить для паствы архипастыря.[874]
В конце 1944 — начале 1945 гг. в Праге несколько месяцев проживал эвакуированный из Белоруссии викарий Смоленской епархии епископ Рославльский Павел (Мелетьев). В своих воспоминаниях он писал: «Я со своими помощниками прибыл в Прагу, но не мог там остаться, чехи меня направили в Вену. Венская полиция предоставила мне помещение для жительства в Франценсбаде, и я мог там жить до конца войны».[875] Владыка Павел служил в местной русской церкви. В этот период он хотел перейти в юрисдикцию Русской Православной Церкви за границей. По свидетельству протоиерея Митрофана Зноско-Боровского (будущего епископа РПЦЗ), с которым Владыка Павел познакомился в Вене, он получил два письма от последнего: «Одно из Францисбада, в котором он пишет об отношении ко мне епископата и описывает жизнь епископов-мучеников. В главном все епископы солидарны, единодушны, мудры, твердо стоят на страже Православия».[876] Вскоре после окончания войны епископ Павел переехал в Баварию, где в 1946 г. перешел в католичество.
В это же время (в начале ноября 1944 г.), как уже отмечалось, в Прагу, где у него жили брат и мать, прибыл выехавший из Белграда в связи с приближением советских войск известный богослов и философ профессор-протоиерей Георгий Флоровский. Он стал преподавать английский язык чехам и помогать в службах в соборе свт. Николая Чудотворца, за что был удостоен похвалы в публичном выступлении епископа Сергия.[877]