Имея поддержку Фанара, архиепископ Савватий предпринял активные шаги по подчинению своей канонической власти русской православной диаспоры в Чехословакии. В этом его также первоначально поддерживало Государственное управление культов Чехословакии. Митрополит Евлогий попытался провести личные переговоры с архиепископом Савватием, но они оказались безрезультатными. Тогда митрополит обратился за поддержкой к чиновникам Министерства иностранных дел Чехословакии, которые во многом оказались на стороне Владыки Евлогия.[806]
В преодолении конфликта между архиепископом Савватием и митрополитом Евлогием после своего освобождения из-под ареста в июне 1923 г. принял участие Святейший Патриарх Московский и всея России Тихон. По свидетельству митрополита Антония (Храповицкого) свою волю Патриарх выразил через посланного в Чехию делегата, посоветовав решить спор митрополиту Антонию, как старейшему русскому иерарху за границей.[807] В своем открытом письме А. В. Карташеву об этом говорил и управляющий канцелярией Архиерейского Синода Е. И. Махароблидзе.[808] Однако Владыка Антоний не смог изменить ситуацию.
В конце 1923 г. Патриарший престол в Константинополе занял Патриарх Григорий VII, который продолжил линию своего предшественника по ослаблению позиций Московского Патриархата. На заседании Священного Синода Константинопольской Церкви 30 апреля 1924 г. было принято постановление, в котором говорилось: «Русские иерархи, находящиеся в Сербии и других церковных областях, не имеют никакого канонического права к исполнению пастырских и церковных прав и обязанностей в этих областях».[809] Это постановление непосредственно касалось и митрополита Евлогия, поскольку в тексте речь шла обо всех русских иерархах, пребывающих вне границ России.
В апреле 1924 г. взаимоотношения между русским приходом в Праге и Владыкой Савватием резко обострились. Архиепископ предпринял попытку взять под свой контроль Никольский храм. Однако русский приход смог отстоять свое право совершать в нем богослужения. Митрополит Евлогий направил письмо Патриарху Григорию VII, в котором сообщил, что подчиненное ему русское духовенство в Чехословакии не занимается пастырской или церковно-административной деятельностью в отношении православных чехов, а в это же время архиепископ Савватий предпринимает шаги по подчинению своей юрисдикции русских православных храмов в стране, которые задолго до образования самой Чехословацкой Церкви существовали под властью Российской Церкви в статусе заграничных приходов. Митрополит отмечал, что, следовательно, никто не может забрать эти храмы без благословения Московского Патриарха в свою юрисдикцию. Таким образом, Владыка косвенно обвинял Константинопольский Патриархат в том, что тот пользуется тяжелым положением Русской Церкви, чтобы нарушить ее права.[810]
Владыка Евлогий считал, что вопрос церковной юрисдикции православной диаспоры должен стать предметом переговоров между главами автокефальных Православных Церквей. До времени же достижения конкретного соглашения на этих переговорах национальные диаспоры должны оставаться в юрисдикции своих Поместных Церквей. В частности, русские эмигрантские приходы должны сохранять связь со Святейшим Патриархом Московским и всея России Тихоном. Однако в ответном письме Владыке Евлогию от 28 июня 1924 г. Патриарх Григорий VII высказал такое же требование, что Мелетий IV, выразив надежду, что митрополит подчинится решениям Константинопольского Патриархата в связи с Чехословакией.[811]
Во втором письме Константинопольскому Патриарху, от 6 июля 1924 г., по поводу необоснованного запрета в священнослужении двух русских архиереев Зарубежной Русской Церкви в Константинополе Владыка Евлогий повторил свое подробнейшее на тот период опровержение экклезиологической аргументации Фанара. При этом главная аргументация митрополита касалась критике того, как Константинополь толкует 28-й канон Халкидонского собора. Упоминая письмо Константинопольского Патриарха Мелетия IV от 27 апреля 1923 г., Владыка Евлогий отмечал, что текст 28-го правила IV Вселенского Собора, расширяя права Константинопольского Патриарха, дает последнему власть рукополагать епископов на определенных территориях Понта, Асии и Фракии не для всех вообще иноплеменников, но только для тех, которые живут в упомянутых областях. Другое толкование этого канона, по словам митрополита, лишило бы права миссии все остальные автокефальные Церкви, и в конечном счете привело бы к утверждению, что Русская, Румынская и Сербская Церкви вообще не имеют права на автокефалию. Мнение, высказанное Патриархом Мелетием, не имеет основания в святых канонах и не оправдывается ни историей, ни церковной практикой. Наконец, как заключает Владыка Евлогий, в составе Русской Церкви были и есть зарубежные епархии в Северной Америке, в Японии, в Китае, Западной Европе, а Сербская Церковь обоснованно считает, что область закарпатских русинов в Чехословакии находится под ее надзором по праву исторического приоритета миссии.[812]
Чтобы оградить русский приход в Праге от претензий архиепископа Савватия, необходимо было выработать и подать на регистрацию в Государственное управление культов Чехословацкой республики проект приходского устава. После его составления проект был направлен на благословение Владыке Евлогия 2 января 1925 г. Регистрацию русского прихода в Праге митрополит считал важным шагом на пути укрепления всего положения Зарубежной Русской Церкви.[813]
Таким образом, в первой половине 1920-х гг. митрополит Евлогий был принципиальным оппонентом Константинопольского Патриархата в вопросе о каноническом статусе православной диаспоры. Претензии на подчинение всей русской диаспоры Константинополю Владыка считал незаконными, и одной из своих задач видел защиту прав Русской Церкви. Каноническая оценка незаконных притязаний Константинопольского Патриархата, данная митрополитом Евлогием, стала в дальнейшем общепринятой в российской канонической литературе, а его аргументы неоднократно использовались представителями Русской Православной Церкви в дальнейшей полемике относительно роли Фанара в диаспорах.[814]
РПЦЗ в целом в этот период также поддержала Владыку Евлогия. Так состоявшийся 25 июня — 1 июля 1926 г. в Сремских Карловцах Священный Собор архиереев Русской Православной Церкви за границей принял постановление «О положении Русской Православной Церкви в Чехии», в котором говорилось: «Подтвердить, что она находится в юрисдикции Управляющего русскими православными церквами в Западной Европе и бракоразводные дела подлежат ведению Западно-Европейского Епархиального Управления, но отнюдь не Архиепископа Савватия и тем более не украинских церковных организаций».[815]
24 августа 1926 г. митрополит Антоний, исполняя определение Архиерейского Собора, обратился к Владыке Савватию с просьбой не входить в общение с украинскими самосвятами. В ответном письме от 29 сентября архиепископ уведомлял о том, «что он с украинскими церковными организациями в России в сношении не находится и, что „Высший Церковный Совет Украинской Церкви для эмиграции в Ч. С. Р.“ учрежден с его согласия для украинских православных эмигрантов. 21 октября 1926 г. Архиерейский Синод РПЦЗ приял эту переписку к сведению».[816]
Борьба русской общины в Праге с архиепископом Савватием продолжалась лишь до конца 1925 г. Вскоре после того, как православных чехов возглавил епископ Горазд, Владыка Савватий перестал служить в Никольском соборе.[817] 30 апреля 1926 г. совет старейшин Чехословацкой Национальной Церкви при храме свт. Микулаша (Николая) принял постановление о том, что архиепископ Савватий лишен права совершать богослужения в этом храме, и исключительное право на совершение здесь православных служб признается за русской общиной. На ее общеприходском собрании 29 мая 1927 г. в отчете о деятельности приходского совета за 1926–1927 гг. его председатель А. М. Миркович сообщал: «Богослужения наши ограждены от насильственных вторжений, и прихожанам дана возможность спокойно молиться в стенах родного храма св. Николая».[818]
Летом 1926 г. сложились тесные дружеские отношения русского прихода с епископом Гораздом (Павликом). В это время с его помощью приходу удалось получить в свое распоряжение часть конфискованного в Первую мировую войну русского церковного имущества (священные сосуды и иконостас), что позволило в 1926 г. устроить в Никольском храме постоянный придел свв. равноапп. Кирилла и Мефодия. Приходу передали и часть довоенной библиотеки храма, которую разместили на хорах собора.[819]
Следует упомянуть, что 15 апреля 1924 г. митрополит Евлогий и епископ Сергий совершили в Праге хиротонию во епископа Берлинского архимандрита Тихона (Лященко). 24 октября 1924 г. Архиерейский Синод Русской Православной Церкви за границей учредил для Западно-Европейской митрополии викариатство с кафедрой в Праге, но без титула епископа Пражского, в виду наличия в Праге православного архиепископа носившего подобный титул. Синод определил считать епископа Бельского Сергия первым викарием митрополии, а епископа Берлинского Тихона — вторым.[820] Статус первого викария Западно-Европейской митрополии епископ Сергий сохранил и после разрыва митрополита Евлогия и Архиерейского Синода в 1927 г.
По воспоминаниям митрополита Евлогия, «приходская жизнь под водительством владыки Сергия забила ключом. Скромный, простой, смиренный, Преосвященный Сергий обладал редким даром сплачивать вокруг себя людей самых противоположных: знатные и незнатные, ученые и неученые, богатые и бедные, „правые“ и „левые“ … — все объединялись вокруг него в дружную семью».[821]
В 1924 г. в соборе появился профессиональный хор под руководством Федора Федоровича Никишина, быстро ставший известным во всей Праге. По инициативе приходского совета регулярно устраивались благотворительные концерты хора для сбора средств на оказание помощи бедным и больным прихожанам. Можно согласиться с выводом украинского следователя В. В. Бурега о том, что пражский приход был одним из наиболее хорошо организованных и внутренне консолидированных среди русских эмигрантских приходов Европы.[822]
Стараниями епископа Сергия в 1924–1925 гг. была построена в неорусском стиле по проекту профессора В. А. Брандта каменная церковь Успения Божией Матери на новом русском участке пражского кладбища в Ольшанах (на этом кладбище существовал с 1905 г. и другой русский участок). Образцом для проекта церкви послужил придел Спасо-Преображенского храма XVI века в с. Остров под Москвой. Административно-техническую часть бесплатно исполнили инженеры А. М. Миркович, С. А. Величкин и П. П. Находкин. На постройке трудились многочисленные добровольцы из числа русских эмигрантов. Расписали храм русские иконописцы, мозаики были выполнены по эскизам выдающегося художника М. Я. Билибина.[823]
11 сентября 1924 г. храм заложил епископ Сергий, а 22 ноября 1925 г. освятил митрополит Евлогий в сослужении с Владыкой Сергием, сербским епископом Шабацким Михаилом и многочисленным русским духовенством из Чехословакии, Франции и Югославии. В крипте (подвальном этаже) Успенской церкви была устроена часовня св. вмч. Софии, где со временем захоронили создателей храма и многих известных деятелей русской эмиграции: первого чехословацкого премьер-министра Карела Крамаржа (1860–1937) с супругой Надеждой Николаевной Абрикосовой-Хлудовой (бывшей председательницы Успенского братства), академика Н. П. Кондакова, профессоров С. С. Груздева, Ф. А. Щербину, генералов Т. А. Семернинова, С. А. Воронина, Н. Н. Шиллинга, инженера Н. Н. Ипатьева, в доме которого была убита семья императора Николая II, и др. В конце 1920-х гг. в крипту перенесли останки погибших в годы Первой мировой войны сербских воинов, в 1935 г. в крипте была установлена мемориальная плита в виде белого креста в память о погибшем в Марселе югославском короле Александре I.[824]
Вблизи Успенского храма были похоронены многие известные российские эмигранты: писатели А. Т. Аверченко, В. И. Немирович-Данченко, Е. Н. Чириков, П. А. Кречевский, поэт Д. М. Ратгауз, драматург Л. Н. Урванцев, композитор С. А. Траилин, историки А. А. Кизеветтер, Е. Ф. Максимович, С. П. Постников, профессор-правовед П. И. Новгородцев, философы И. И. Лапшин, Н. И. Садовский, П. Н. Савицкий, геолог академик Н. И. Андрусов, биолог В. С. Ильин, филологи академик В. А. Францев, профессора Е. А. Ляцкий, Н. В. Ястребов, генерал Н. В. Львов, адмирал Г. Пальчиков, донской атаман В. Ю. Налетов, политические и общественные деятели И. И. Петрункевич, В. А. Мякотин, Н. И. Астров, а также мать и сестра писателя В. В. Набокова, графиня С. Н. Толстая, Т. Н. Родзянко (урожд. Яшвиль), княгиня Н. Г. Яшвиль и др.
Собственником церкви являлось основанное на первом учредительном собрании 23 июля 1924 г. Братство для погребения православных русских граждан и содержания в порядке их могил в Чехословакии (Успенское братство). В целом деятельность Успенского братства была многогранной и позитивной, несмотря на некоторые внутренние трения, вызванные некоторыми поступками его фактического главы А. М. Мирковича. Особо заметен вклад братства — светской общественной организации, в отличие от русской церковной общины, официально признанной чехословацким государством, именно в строительство храма на Ольшанском кладбище.
При этом русский приход Праги получил возможность безвозмездно пользоваться Успенским храмом и его имуществом. В пользу прихода также поступали «все доходы от устраиваемых в храме богослужений и пожертвования, и сборы на текущие нужды храма». Приход со своей стороны обязывался «содержать храм в исправности за свой счет».[825]