Никольская церковь была заложена 2 сентября 1907 г. на ранее выделенном участке, неподалеку от установленного в конце августа того же года памятника царю-освободителю Александру II. В закладке храма участвовали: сын императора Александра II великий князь Владимир Александрович, Софийский митрополит Парфений, настоятель русского храма-памятника Рождества Христова на Шипке иеромонах Ферапонт и болгарский князь Фердинанд с наследником престола Борисом. Проект храма разработал известный петербургский архитектор Михаил Трофимович Преображенский (1854–1930), автор второго проекта кафедрального собора св. кн. Александра Невского в Софии[1005].
Церковь свт. Николая Чудотворца была построена в 1907–1914 гг. в московско-ярославском стиле XVI–XVII вв. Строительную комиссию возглавлял российский посланник А.В. Неклюдов, работами руководил опытный российский архитектор А.Н. Смирнов, а подрядчиком был болгарин Иван Наумов. Роспись храма в традиционном московском стиле выполнил коллектив художников под руководством профессора В.Т. Перминова из Варшавы (позднее в северном нефе появилась композиция «Воскресение Христово», сделанная русским художником-эмигрантом Николаем Ростовцевым. К 1911 г. строительство было в основном закончено, однако отделка и роспись храма продолжалась еще более двух лет. В красивом майоликовом иконостасе, сделанном в мастерской П.К. Ваулина в Петербурге, находились иконы Спасителя и св. кн. Александра Невского – копии работ художника В.М. Васнецова в Киевском Владимирском соборе. Храмовый образ свт. Николая был списком с находящейся в том же соборе иконы кисти В.М. Нестерова. Вся богослужебная утварь, мебель и облачения были выполнены в России в московском стиле XVII в., колокола отлили на заводе П.Н. Финляндского в Москве, а болгарские мастера выполнили гранитную отделку и железную ограду[1006].
Освящение Никольской церкви 10–11 ноября 1914 г. совершил в сослужении с русским духовенством митрополит Доростоло-Червенский Василий, замещавший тяжело заболевшего болгарского экзарха Иосифа I, который ранее выражал горячее желание принять участие в этой церемонии. В то время Российская империя уже участвовала в Первой мировой войне, а Болгария еще не вступила в нее, поэтому российские дипломаты придавали освящению храма в Софии важное политическое значение. Россия стремилась привлечь Болгарию на свою сторону, используя для этого и традиционные церковные связи. На освящении присутствовали все члены российской дипломатической миссии, премьер-министр Болгарии, члены Болгарского Священного Синода митрополиты Василий и Борис, епископы Максим, Климент, Варлаам и множество жителей Софии. От имени болгарского экзарха и Синода архимандрит Стефан (Шоков, будущий экзарх) произнес речь на русском языке, в которой подчеркнул, что освящение русской церкви в Софии имеет огромное значение «как шаг к восстановлению братского общения между Русской и Болгарской Православными Церквами»[1007].
Первым настоятелем Никольской церкви после ее освящения служил протоиерей Петр Григорьевич Преображенский, ученик знаменитого петербургского богослова В.В. Болотова и сам патролог. В октябре 1915 г. Болгария вступила в Первую мировую войну на стороне стран «оси» и дипломатические отношения между ней и Россией были прерваны. В следующем месяце российская миссия и русское духовенство Никольского храма были эвакуированы из Болгарии на родину, и богослужения в нем прекратились более чем на четыре года[1008].
1 января 1920 г. Никольская церковь была торжественно открыта новым настоятелем архимандритом Тихоном (Лященко), будущим архиепископом Берлинским и Германским. В это же время Совет послов в Париже выдвинул идею создания при ней самостоятельного русского прихода. Она не вызвала особого сопротивления у болгарских церковных и гражданских властей. Правда, посланник антибольшевистского правительства Юга России в январе 1920 г. выражал опасения, что встреча представителей различных политических групп на учредительном собрании прихода может привести к негативному кипению политических страстей в русской колонии. При этом он считал, что в случае признания Болгарией советской России гораздо надежнее, если храм будет находиться под управлением Красного Креста, а не приходского совета[1009]. Осенью 1921 г. при Никольской церкви все же был образован самостоятельный приход, и она стала центром русской церковной жизни в Болгарии.
Следует отметить, что на болгарской земле еще с дореволюционного времени проживали две общины русских старообрядцев: в основанном в 1800 г. квартале Татарица села Айдемир (вблизи г. Силистра) и в образованном в 1905 г. селе Казашко на берегу Варненского озера. В Татарице проживали поповцы Белокриницкого согласия, называвшие себя «липованами» (около 600 человек), а в Казашко – беспоповцы, называвшие себя «некрасовцами» (около 400 человек). В 1933 г. в Казашко была построена действующая и сейчас каменная церковь Покрова Пресвятой Богородицы[1010].
Когда в результате гражданской войны часть русских архиереев оказалась в эмиграции в Стамбуле, их приютила в своей константинопольской резиденции Болгарская экзархия. 2 января 1920 г. в Софию прибыла возглавляемая А.М. Петряевым русская дипломатическая миссия белого правительства Юга России (генерала А.И. Деникина), на которую возлагалась защита интересов российских беженцев и Русской Церкви в Болгарии. В 1919 г. в стране находилось до 12 тысяч бывших русских военнопленных, правда, к началу 1921 г. их число в результате возвращения в Россию снизилось до 4 тысяч, но вскоре началось массовое прибытие белоэмигрантов. По данным Беженского комитета в Стамбуле, на 1 февраля 1921 г. в Болгарии уже находилось 6855 русских беженцев[1011], а летом 1922 г. их число достигло максимальной цифры – по подсчетам болгарских исследователей – от 34 до 40 тысяч[1012]. Ряд историков Русской Православной Церкви называют цифру в 50 тысяч[1013], но она, скорее всего, завышена.
Уже в начале 1920-х гг. в Болгарии стали возникать многочисленные русские общества (в их числе в январе 1921 г. был основан религиозно-философский кружок), культурные, учебные, благотворительные заведения; действовали три госпиталя Российского общества Красного Креста (Шипкинский в Софии, Донской в Старой Загоре и 4-й госпиталь в Банках); выходили почти 100 русских газет и журналов: «Бюллетень» (издание Российского общевоинского союза – РОВС); «Вестник общества галлиполийцев», «Вольный Дон», «Галлиполийский бюллетень», «За Россию», «За рубежом», «Зарубежный клич» и многие другие; существовали издательства: «Златолира», «Русская трудовая артель», «Русская библиотека», «Балканский журнал», «Зарницы» и др.; художники-эмигранты писали иконы и фрески в самых известных болгарских храмах и т. д.[1014]
Так, например, больших успехов в области церковной живописи достиг Н.Е. Ростовцев, в качестве проектировщика и реставратора он участвовал в восстановлении и устройстве 28 храмов по всей стране. В 1930 г. Николай Ростовцев выиграл конкурс Болгарского Священного Синода, а в 1938 г. получил разрешение Синода «нанимать рабочих и руководить росписью церквей». Наиболее известными его работами в этой области в довоенный и военный период стали фрески в храмах Пресв. Троицы в Калотине (1935), св. Архангела в Дылго Поле (1938), св. Марины в Велико-Тырново (1942), св. Феодора Тирона в Старо-Загоре (1944) и алтарь церкви Духовного училища в Софии (1944). Другой русский художник И. Лазаренко уже в 19221923 гг. создал монументальную библейскую композицию в Клисурском монастыре. Художник М.М. Малецкий в начале 1930 г. выиграл Международный конкурс на создание икон православных святых и в 1930–1936 гг. написал 26 образов, с которых были сделаны массовым тиражом типографские отпечатки, распространявшиеся в православных храмах по всему миру. Благодаря им, М.М. Малецкий приобрел международную известность и в 1938 г. получил от Болгарского Синода право самостоятельно писать иконы и руководить росписью церквей, внес он существенный вклад и в реставрацию пострадавших от бомбардировок фресок русской церкви свт. Николая Чудотворца в Софии после Второй мировой войны (в 1944–1946 гг.)[1015].
В 1920 г. 55 % населения страны было неграмотно, и русская интеллигенция (насчитывавшая около 7 тысяч человек) играла большую роль в интеллектуальной жизни Болгарии. Следует отметить, что в 1920-1930-е гг. профессора в Софийском университете имели право читать лекции на русском языке, а студенты – сдавать на нем экзамены. Всего в университет было принято около 2 тысяч русских студентов, учившихся в основном на агрономическом, филологическом и медицинском факультетах[1016]. С 1920 по 1948 г. в Софийском университете читали лекции 36 русских преподавателей (среди них 26 профессоров), они работали на четырех из семи факультетов: на историко-филологическом – 10, юридическом – 6, медицинском – 16 и богословском – 4[1017]. Русские преподаватели с 1920 по 1953 г. опубликовали 26 учебников и учебных пособий, в том числе Н.Н. Глубоковский и М.Э. Поснов были авторами трудов, связанных с историей христианства.
Русские получали высшее образование и в основанном в 1921 г. Высшем торговом училище в Варне, созданной в 1924 г. в Софии Высшей кооперативной школе, Высшем экономическом институте в Свиштове, Балканском ближневосточном университете, переименованном позднее в Свободный университет. С 1921 г. в стране существовала Русская академическая группа. Имелись у эмигрантов и планы создания своей высшей школы, однако им помешало отсутствие необходимых средств. Удалось открыть лишь Русский народный университет (3 апреля 1927 г.), но он просуществовал недолго, последнее упоминание о работе этого университета относится к августу 1931 г.[1018]
Значительный вклад в развитие болгарского духовного образования внесли русские богословы. Среди них наиболее заметной фигурой был член-корреспондент Российской академии наук, бывший член Предсоборного присутствия при Святейшем Синоде, заслуженный ординарный профессор Петроградской духовной академии знаменитый экзегет, патролог и историк Церкви Николай Никанорович Глубоковский (1863–1937).
Накануне официального закрытия духовной академии (в сентябре 1918 г.) Н.Н. Глубоковский приложил много усилий для ее спасения путем присоединения к Петроградскому университету. Однако, несмотря на положительное решение совета профессоров университета, советские власти не допустили такого объединения. Для Николая Никаноровича началась пора скитальчества, духовных и материальных невзгод. В сентябре – декабре 1918 г. по приглашению проканцлера Упсальского университета архиепископа Натана Сёдерблома он посетил Швецию и Финляндию, где читал экуменические лекции о соединении Церквей[1019]. Пользуясь пребыванием в Упсале, Н.Н. Глубоковский составил описание славяно-русских книг и рукописей, хранившихся в университетской библиотеке; в том же году он был членом Исполнительного комитета по созыву Международного исторического съезда в Петрограде. После возвращения из Швеции Николай Никанорович 20 декабря 1918 г. был приглашен преподавать в Петроградский университете и 29 ноября 1919 г. утвержден в звании профессора кафедры истории религий в Передней Азии факультета общественных наук, где работал до отъезда за границу в августе 1921 г. В этот период Николай Никанорович также состоял членом Совета Российского Палестинского общества, с 15 марта 1919 по 1921 гг. работал сотрудником 2-го отделения 4-й секции Единого государственного архивного фонда (в бывшем Синодальном архиве) и с января 1920 г. более полутора лет был профессором кафедры Священного Писания Нового Завета Петроградского богословского института[1020].
Принципиальное решение покинуть советскую Россию он принял в начале 1919 г., после закрытия Петроградской духовной академии, к тому же в декабре 1918 г. друзья предупредили его о возможности ареста и тюремного заключения. Н.Н. Глубоковский не хотел жить в антирелигиозном советском государстве, и, в частности, писал, что, если бы «достались мне все блага мира и утвердился теперешний безбожный насильнически-социалистический строй, – для меня невозможно будет жить при нем, и я обязательно уйду умирать в другое место. Такова для меня моральная необходимость»[1021]. Кроме того, Николай Никанорович не исключал для себя повторения участи расстрелянного большевиками в г. Уральске в июне 1919 г. старшего брата Александра (преподавателя Уральского духовного училища), обстоятельства его смерти стали сильнейшим потрясением для ученого. В это страшное время пропал без вести и родной племянник профессора.
Испробовав различные пути деятельности в советской России и убедившись в полной невозможности продолжать работу в церковно-богословской области, Н.Н. Глубоковский окончательно решил покинуть родину. Выезд из России был сопряжен с чрезвычайными трудностями, и ученому удалось добиться разрешения лишь благодаря содействию его бывших учеников по духовной академии – подданных Финляндии, которые приложили большие усилия для организации отъезда Н.Н. Глубоковского. Через посольство Швеции в Петрограде профессор вел длительную нелегальную переписку, обращаясь за содействием к официальным лицам Финляндской республики. Он добился получения заграничной командировки от Российской академии наук для исследования славяно-русских рукописей[1022].
29 августа 1921 г. он вместе с женой Анастасией Васильевной (вдовой профессора А.П. Лебедева, урожденной Нечаевой) окончательно покинул родину и 13 сентября поселился в финляндском г. Выборге при содействии своего ученика по духовной академии Константина Репо (секретаря православного Финляндского Церковного Управления). Профессор оставался в Финляндии до мая 1922 г., активно включившись в жизнь Финляндской Православной Церкви. Свои впечатления от пребывания в стране и о русских беженцах он запечатлел под псевдонимом Н. Проворов в статье «Кому живется весело, счастливо на Руси?»[1023].
С первых месяцев пребывания Н.Н. Глубоковского за границей в русской и иностранной печати стали появляться его статьи о трагическом положении Православной Церкви в советской России. Страдания русского народа он считал бедствием общехристианским. Ученый подчеркивал, что опасность эта «не частная и временная, а универсальная и принципиальная», поэтому необходимо объединить всех христиан в общем историческом подвиге, чтобы защитить мир «от антихристианского нашествия» и обеспечить «благодатно-живоносное христианское влияние», так как отсутствие христианской солидарности усугубляет мировую катастрофу (война и социалистический погром в России)[1024].
В мае 1922 г. Н.Н. Глубоковский прибыл в Германию, а 14 июня прибыл в Прагу, где состоял профессором Русского университета и членом Учебной коллегии по обеспечению образования русских студентов в Чехословакии. 3 августа 1922 г. он переехал в Королевство сербов, хорватов и словенцев, где был избран профессором Белградского университета. В июне 1923 г. ученый вместе с профессором А.П. Доброклонским написал «Мнение богословского факультета по вопросу подлинности хиротонии Англиканской Церкви» – официальный ответ факультета на запрос Сербского Синода представить экспертное мнение по данному вопросу, в связи с переговорами, которые велись тогда между Православной и Англиканской Церквами. Из-за тяжелых условий жизни в Белграде Н.Н. Глубоковский собирался переехать в Польшу, куда его приглашал митрополит Георгий (Ярошевский), однако убийство владыки 8 февраля 1923 г. помешалоа этим планам[1025].
В дальнейшем Н.Н. Глубоковский стал одним из создателей богословского факультета Софийского университета им. Климента Охридского и основателем новозаветного богословия в Болгарии. В мае 1923 г. он принял приглашение Софийского университета занять должность ординарного профессора. Ученый приехал в Софию из Белграда 11 июля 1923 г. (1 октября подал в отставку в Белградском университете) и с этого времени до своей кончины возглавлял кафедру Священного Писания Нового Завета. Вместе с ним в Софии работали и многие его бывшие ученики по Петроградской духовной академии, в том числе четыре митрополита.
В период эмигрантской деятельности Н.Н. Глубоковский опубликовал свыше 100 научных книг, статей и заметок, вышедших в Софии, Белграде. Праге, Стокгольме, Париже, Варшаве, Берлине, Женеве, Токио, Сремских Карловцах[1026]. В основном его работы издавались в «Ежегоднике богословского факультета Софийского университета», «Православной мысли», «Пути» (Париж) и различных других периодических изданиях. Среди научных трудов Н.Н. Глубоковского, изданных в эмиграции, следует отметить: «Tract on Ortodox Church and the Reunion of Christians» (1924); «Православната църква и християнското църковно единение» (София, 1924); «Die Kirchengemeinscheft» (Берлин, 1925); «Граматика на грецкия библейски език Ветхи и Нови Завет» (София, 1927); «Бог-Слово» (Париж, 1928); «Русская богословская наука и ее историческое развитии и новейшем состоянии» (Варшава, 1928); «Christentum und Kirche» (Берлин, 1929); «Евангелия и их благовестие о Христе Спасителе и Его искупительном деле» (София, 1932); «Св. апостол Лука, евангелист и дееписатель» (София, 1932); «Славянская Библия» (1933); «Дидаскалия и Апостольские постановления по их произхождению, взаимоотношению и значению» (София, 1935); «Благовестие християнской свободы в послании св. Апостола Павла к Галатам» (София, 1935); «Петербургская академия во время студенчества Патриарха Варнавы» (Сремски Карловцы, 1936); «Послание к евреям и историческое предание о нем» (София, 1937) и др. В 1933 г. Николай Никанорович завершил насчитывавший более 2500 страниц и так и не изданный «Объяснительный библейский словарь», над составлением которого трудился с 1905 г.[1027]