Отец Симеон вместе со своим приходом до конца 1927 г. подчинялся митрополиту Евлогию и лишь затем перешел в юрисдикцию РПЦЗ. Владыка Евлогий в своих воспоминаниях писал об этом так: «.архимандрит Симеон, хороший, вдумчивый монах; впоследствии из личной преданности митрополиту Антонию он перешел к «карловчанам», но не считал Карловацкий Синод канонически полномочным органом церковного управления и от продвижения во епископы неизменно уклонялся»[1083].
Сразу же после начала Второй мировой войны архимандрит Симеон написал председателю Архиерейского Синода РПЦЗ митрополиту Анастасию о необходимости принятия церквей и духовенства в Италии в непосредственное подчинение Синода, так как «при нынешних политических условиях» им затруднительно находиться в юрисдикции пребывавшей в Париже епархиальной власти (т. е. проживавшего в столице Франции митрополита Западно-Европейского Серафима (Лукьянова)). 18 сентября 1939 г. Архиерейский Собор РПЦЗ выполнил эту просьбу, постановив: «Принимая во внимание наступившие исключительные обстоятельства, признать целесообразными сделанные председателем Архиерейского Синода распоряжения относительно передачи русских приходов в Италии в непосредственное подчинение Архиерейского Синода»[1084].
В условиях войны общего приходского собрания в римской общине не проводилось с осени 1939 до весны 1946 гг. При этом приходской совет регулярно проводил свои заседания, в частности, в 1940 г. рассматривал вопрос о выделении денег на устройство Богословско-пастырских курсов при монастыре прп. Иова Почаевского в Словакии[1085]. В это время в Рим был приглашен из Белграда известный русский иконописец Пимен Максимович Софронов (1898–1973), он должен был написать 56 икон для часовни на Всемирной выставке 1942 г. в столице Италии, но из-за военных действий она не состоялась[1086].
В 1943 г. в Риме были изданы некоторые произведения архимандрита Симеона, которого называли «златоустом Русской Зарубежной Церкви». Псаломщиком Никольского храма в 1927–1947 гг. являлся Рафаил Иваницкий-Ингило, рукоположенный 1 ноября 1947 г. во диакона, а на следующий день – во иерея. Помощником настоятеля церкви свт. Николая в 19451963 гг. служил иеромонах (с 1946 г. – игумен, с 1949 г. – архимандрит) Каллист (Подзолов). Со 2 августа 1946 по 16 августа 1961 гг. он являлся благочинным приходов РПЦЗ и вице-председателем Римского комитета Красного Креста[1087].
Следует отметить, что некоторые прихожане помогали оказавшимся в Риме советским военнопленным. В годы Второй мировой войны значительная часть русских эмигрантов в Италии, сохранив любовь к Родине, занимали антифашистскую позицию. Так, русский эмигрант кубанский казак Алексей Николаевич Флейшер сражался с немцами в составе югославской армии, после ее капитуляции был интернирован в Албании, где некоторое время после ареста находился в концлагере, а в августе 1942 г. поселился в Риме. В сентябре 1943 г. он устроил в итальянской столице в пустовавшем здании Таиландского посольства – «Вилле Тай» – тайный госпиталь и приют для бежавших из лагерей советских военнопленных, которые затем вступали в партизанские отряды[1088].
В этом деле А. Флейшеру с декабря 1943 г. вплоть до освобождения Рима от немцев 4 июня 1944 г. помогали не только православные, но и русские католики восточного обряда: создавший по решению Восточной конгрегации Ватикана Комитет покровительства русским военнопленным князь С. Оболенский и русский священник Коллегии Руссикум Дорофей Захарович Бесчастный, добывавший для подпольщиков средства.
Через «Виллу Тай» прошли сотни военнопленных, затем их распределяли по 40 конспиративным квартирам в Риме или переправляли в соседние горы, где были созданы три русских партизанских отряда. Свою позицию А. Флейшер определял так: «Не красный, не белый, а русский». После освобождения Рима англо-американскими войсками штаб «Виллы Тай» был преобразован в Комитет покровительства бывшим военнопленным Красной армии, Флейшер некоторое время был его секретарем. Когда в итальянскую столицу прибыли представители советского Правительства, для их встречи во дворе «Виллы Тай» выстроились 182 бывших военнопленных[1089].
Второй приход Русской Православной Церкви Заграницей находился на «итальянской Ривьере» – в г. Сан-Ремо. Храм Христа Спасителя в этом курортном городе был построен в центре города в стиле московского зодчества XV–XVII вв. по проекту архитекторов А.В. Щусева и П. Агости в 1912–1913 гг. и освящен 10 декабря 1913 г., за несколько месяцев до начала Первой мировой войны. Первые годы в церкви не имелось постоянного причта, до лета 1914 г. его обслуживал уехавший затем в Петроград иеромонах Александро-Невской лавры о. Варсонофий. В 1921 г. в крипте храма был погребен бывший черногорский король Никола I (отрекшийся от престола в 1918 г. и скончавшийся 16 февраля 1921 г. во французском г. Антибе), две из шести дочерей которого являлись женами русских великих князей: Милица – Петра Николаевича, а Анастасия – Николая Николаевича (в 1989 г. прах короля Николы и королевы Милены перевезли в древнюю столицу Черногории г. Цетинье и 1 октября захоронили там в церкви свт. Николая)[1090].
В 1922 г. в Сан-Ремо был образован приходской комитет, и до начала 1927 г. община подчинялась митрополиту Евлогию (Георгиевскому). В это время храм обслуживали священники, приезжавшие из Флоренции или городов соседней «французской Ривьеры» (Ниццы и Ментона). 10 февраля 1927 г. настоятель Ментонской церкви протоиерей Николай Аквилонов перешел в юрисдикцию РПЦЗ, а вместе с ним – и окормляемая тогда этим священником православная община Сан-Ремо.
В 1929 г. о. Николай Аквилонов скончался, и с этого времени в церкви Христа Спасителя служили постоянные священники: в 1929–1935 гг. – протоиерей Владимир Поляков, а с 1935 г. до 1945 г. – иеромонах (будущий архимандрит) Каллист (Подзолов). В 1940 г. в здание церкви попала бомба, и так как оно было отремонтировано только в 1946–1947 гг., в качестве храма в годы Второй мировой войны использовалась приписная Никольская часовня. Она была построена в 1906–1908 гг. по проекту А.Б. Кауфмана на городском приморском кладбище Фоче. Старостой прихода в 1925–1973 гг. была М.А. Ефремова (в замужестве Стенсфильд), устроившая на своей вилле Девашан центр русской культуры[1091].
Еще один приход в юрисдикции РПЦЗ находился на юге Италии – в г. Бари (с 1087 г. в этом городе хранятся мощи свт. Николая Чудотворца). В 19131915 гг. здесь специально учрежденным Барградским комитетом по проектам архитекторов А.В. Щусева и С.С. Кричинского был построен комплекс зданий русского подворья с церковью свт. Николая Чудотворца и странноприимным домом. Первая мировая война и революции 1917 г. помешали завершить отделку храма. Служивший с весны 1914 г. настоятелем временного храма (освященного 24 декабря 1913 г.) протоиерей Василий Куликов скончался в 1920 г.
В начале 1920-х гг. незаконченной постройкой заведовали диакон Владимир Каменский и эконом А. Алексеев. С 1920 до осени 1921 гг. в Бари проживал будущий основатель и глава Автокефальной Польской Православной Церкви архиепископ Минский и Туровский Георгий (Ярошевский), который в это время заведовал русскими церквами в Италии и находился в подчинении архиепископа Евлогия (Георгиевского)[1092].
В 1921 г., вероятно, архиепископом Георгием, был освящен нижний храм церкви свт. Спиридона Тримифунтского (главный верхний храм Никольской церкви оказался освящен только 22 мая 1955 г.). Важную роль в жизни общины играл поселившийся в Бари в 1922 г. бывший товарищ обер-прокурора Святейшего Синода князь Н.Д. Жевахов. На правах члена Барградского комитета он объявил себя заведующим подворьем и по суду отстранил от управления им о. Василия Каменского и Алексеева. В небольшую общину Никольской церкви кроме русских входили православные греки, албанцы, румыны, болгары и сербы[1093]. Настоятелем храма в 1920-х гг. служил протоиерей Сергий Некрасов. Именно он, отказавшись в начале 1928 г. дать требуемую подписку о лояльности советской власти, перешел вместе с общиной от митрополита Евлогия в юрисдикцию Архиерейского Синода РПЦЗ.
С 1926 г. на собственность подворья претендовало образованное в Ленинграде Русское Палестинское общество, в этой связи возникло судебное дело. Около 10 лет Н.Д. Жевахов энергично добивался, чтобы оно осталось в руках русских эмигрантов. Большую поддержку и материальную помощь ему оказывала княгиня М.П. Демидова. Так, например, 23 августа 1932 г. Жевахов в письме княгине сообщал: «Положение подворья отчаянное. С Рождества Христова прошлого года в подворье нет священника, которого нечем содержать, и не совершается богослужение. Эту Пасху всё православное население оставалось без церковных служб. Умоляю Вас, помогите ради Вашего покойного мужа, незабвенного князя Семёна Семёновича, имя которого внесено в вечный синодик нашего храма, о котором возносились моленья за каждой службою, пока был священник». И Демидова неизменно откликалась на подобные просьбы[1094].
В 1936 г. Барийский суд неожиданно для эмигрантов удовлетворил все требования советской стороны. Н.Д. Жевахову пришлось бежать из Бари, в 1944 г. он переехал из Италии в Вену и скончался в 1946 г. в своем бывшем поместье в Закарпатье, уже на территории СССР. Советское правительство вскоре после успеха в суде передало подворье кредитору-итальянцу, который продал все постройки, включая храм, муниципалитету г. Бари. Городские власти пообещали сохранить православные богослужения и даже выделять средства на содержание русского священника, а странноприимицу стали использовать для городских нужд как приют, а затем – как дом престарелых[1095].
С июня 1939 по 15 ноября 1963 гг. настоятелем Никольской церкви был выпускник Московской духовной семинарии священник (с 1954 г. протоиерей) Андрей Арсеньевич Копецкий. С 30 марта 1914 г. он служил диаконом в русской посольской церкви Рима и 25 июня 1939 г. был рукоположен во иерея Первоиерархом РПЦЗ митрополитом Анастасием (Грибановским) в Белграде[1096]. Обязанности псаломщика несколько десятилетий исполняла ответственная перед городским муниципалитетом за подворское имущество монахиня Николая (Зайцева), направленная в Бари еще оптинскими старцами.
Вскоре после взятия в сентябре 1943 г. Бари войсками антигитлеровской коалиции (в основном американскими частями) в церковь свт. Николая пришел советский генерал Пономарев (в окрестностях г. Бари находилась советская воинская часть), который потребовал, чтобы о. Андрей написал о своем приходе Московскому Патриарху Сергию. В американской военной администрации священнику также сказали, «что если он не будет с Советами, то они его защищать не станут». Сын о. Андрея был офицером итальянской армии, членом фашистской партии, и священник, опасаясь за его судьбу, 26 марта 1944 г. подал прошение Патриарху Сергию о желании перейти в юрисдикцию Московского Патриархата[1097].
В докладной записке от 15 марта 1945 г. председатель Совета по делам Русской Православной Церкви Г.Г. Карпов предлагал И.В. Сталину: «Оформить принятие в юрисдикцию Московской Патриархии причта и прихода русской церкви в г. Бари (Италия), согласно имеющемуся с их стороны обращению. Командировать для этого в г. Бари представителя Московской Патриархии»[1098].
В этих условиях благочинный приходов РПЦЗ в Италии архимандрит Симеон написал о. А. Копецкому, что он больше ездить и писать в Бари не будет. 28 сентября 1947 г. о. Андрей, опасаясь, «как бы Советы не овладели всем имуществом церкви», вместе с общиной перешел в юрисдикцию Западно-Европейского экзархата Константинопольской Церкви, где оставался до своей кончины. В первые послевоенные годы он также обслуживал лагерь перемещенных лиц под Лечче в Апулии[1099].
В начале 1946 г. многие члены приходского совета римского храма свт. Николая убеждали архимандрита Симеона перейти в юрисдицию Московского Патриархата, но он остался верен РПЦЗ. Впрочем, когда Первоиерарх этой Церкви митрополит Анастасий предложил о. Симеону архиерейскую Хиротонию, архимандрит ответил отказом. В ответном письме митрополиту от 19 марта 1946 г. он писал: «Благодарю и за предложение просить высшего звания. Но, как и прежде, принять этого предложения не могу. Основной мотив моего отказа все тот же: для моего церковного сознания владыки зарубежного поставления – епископы лишь харизматически, но не иерархически – юрисдикционно. Мои ближайшие и давнишние сотрудники по приходскому совету уговаривают меня перейти в Патриаршую юрисдикцию, но я категорически противлюсь этому. Против советской Церкви я имею сказать еще больше, чем против эмигрантской, и, настанет время, скажу.»[1100].