В результате 2 января 1945 г. Архиерейский Синод, рассмотрев ходатайство П.Н. Краснова, постановил возвести в сан протопресвитера с правом ношения митры протоиерея Василия Григорьева, «который фактически организовал церковную жизнь в казачьих поселениях, управляет казачьим духовенством и в будущем явится ближайшим помощником епископа». В тот же день Синод рассмотрел прошение протоиерея Димитрия Попова о назначении его в казачий приход с раскаянием в совершении в Варшаве литургии вместе с главой неканоничной Православной Церкви в Генерал-губернаторстве митрополитом Варшавским Дионисием (Валединским). В принятом по этому делу постановлении говорилось: предоставить духовнику о. Димитрия права разрешить его от греха сослужения с митр. Дионисием с прочтением над ним разрешительной молитвы, о чем послать указ временно управляющему казачьими церквами и духовенством протопресвитеру В. Григорьеву[1141].
Таким образом, о. Василий продолжал возглавлять духовенство Казачьего Стана до конца его пребывания в Италии. Он сформировал Епархиальное управление (в состав которого вошли не только священнослужители, но и представители мирян), назначил законоучителем и духовником Казачьего юнкерского училища о. Николая Синайского, казначеем собора духовенства о. Николая Кравца и т. д. Священнослужители Стана (численность которых к маю 1945 г. выросла до 46) сыграли некоторую роль в неудаче попыток нацистов оторвать казаков, как якобы особую нацию, от России. Еще 2 августа 1944 г. в Берлине был принят приказ о переформировании Главного управления казачьих войск в Казачье правительство, в котором «самостийники» получали важнейшие министерские посты, но 29 августа удалось добиться отмены этого приказа, а во второй половине апреля 1945 г. Казачий Стан перешел под начало командующего Русской освободительной армией генерала А.А. Власова[1142].
Казаки любили своих священников, и одним из проявлений этой любви были шутливые прозвища. Так, например, протопресвитера В. Григорьева называли Наша фибра. В своих проповедях о. Василий призывал ничего не делать наполовину, а любить добро и ненавидеть зло «всеми фибрами души». Окормлявшего казачьих юнкеров протоиерея Н. Синайского именовали Батюшка-амнистия, так как о. Николай всегда заступался за провинившихся: «Бывало часто, что повеса-юнкер, стоя навытяжку перед генералом – начальником училища, прятал улыбку, услышав заверения о. Николая, что это случилось “в первый и в последний раз”, что “дитя увлеклось”, что соблазн был так велик и прочее. Кончалось все это тем, что генерал махал рукой, а отец Николай, выпроваживая юнкера из кабинета, виноватым голосом успокаивал генерала: “Он больше не будет, уж я его. уж он у меня.”»[1143].
Скромного, молчаливого о. Андрея казаки называли Чеченец, объясняя: «А вы похвалите при нем советскую власть – узнаете тогда, почему он Чеченец». Священник Владимир из Кадетского корпуса считался в войсках старцем и носил прозвище Утеха. «К отцу Утехе сходи, поплачься, – советовали казачке, потерявшей мужа». Иеромонаха Владимира называли Метание, так как он любил делать поясные поклоны и совершал их в большом количестве. Казака, по какому бы делу он ни пришел, о. Владимир ставил перед иконами и говорил: «Сотвори, брате, метание». В войсках были диаконы Октавистый, Тенористый и Занозистый, а также псаломщик Ульян Не Тронь Шапку.
Казаки очень любили скромного, худенького священника Николая, примкнувшего к ним в Западной Белоруссии, которого называли Отец Сейминут. Когда кто-либо приходил к этому батюшке, тот, выслушав дело и причину визита, говорил: «Вот здорово! Это мы сию минуту», и делал все для просителя. Самопожертвование Отца Сейминута не знало границ. При этом священник был постоянно занят поручениями епархиального начальства, даже в череду священнослужителей его долго не ставили[1144].
Постепенно военная ситуация в Северной Италии ухудшалась. В конце марта – апреле против Казачьего Стана действовало уже 12 соединений итальянских партизан, в том числе пять гарибальдийских дивизий. 30 апреля 1945 г. командующий немецкими войсками на Юго-Западном фронте (в Италии) генерал Ретингер подписал приказ о прекращении огня, в этот же день около 400 казаков стали жертвами ожесточенной бомбардировки англичан. 2 мая должна была начаться капитуляция, и руководство Казачьего Стана выпустило приказ о его переселении на территорию Австрии в Восточный Тироль, надеясь на почетную капитуляцию англичанам. Численность Стана в это время составляла, по данным австрийских историков, 36 тыс.: 20 тыс. боеспособных штыков и сабель и 16 тыс. членов семей, подсчетам российских специалистов – 20, 4 тыс. военнослужащих и 17,7 тыс. гражданских лиц, а по сведениям итальянских ученых – около 40 тыс. человек.
В ночь со 2 на 3 мая казаки вышли в свой последний поход через Альпы. Он оказался очень тяжелым, в начале похода у с. Оваро около тысячи партизан перегородило горную дорогу и потребовало сдачи всего транспорта и оружия. После короткого жаркого боя казаки одержали полную победу и расчистили себе дорогу (при этом были убиты командовавшие нападавшими два католических священника), но партизаны сожгли, предварительно заперев двери, госпиталь в Оваро, в котором сгорело 58 раненых и больных казаков. 3-й запасной полк (1156 человек) не сумел пробиться из Джемоны к месту сбора частей в Толмеццо и 4 мая сдался партизанам. По разным причинам в Италии осталось еще 640 казаков.
Однако подавляющее большинство подразделений Казачьего Стана пробилось в Австрию. Во Фриуле родилась легенда, согласно которой «знаменитый атаман Краснов пал жертвой партизанской атаки 2 мая 1945 г.», местные жители даже показывают его «могилу»[1145]. Однако все руководившие переходом генералы: П.Н. Краснов, Т.И. Доманов и В.Г. Науменко совершенно не пострадали. Интересно отметить, что во время последнего похода казаки нередко убивали спасавшихся бегством из Италии немецких офицеров и вообще всячески выражали антигерманские чувства.
В последнем итальянском городке Тимау казаки, по предложению походного атамана, оставили местному населению все бесполезные в Австрии итальянские лиры. На них в знак благодарности итальянцы выстроили в новгородском стиле величественный храм Пресвятой Богородицы, в одном из пределов которого висит памятная доска с указанием, что церковь построена на деньги казаков, за которых жители городка обещали вечно молиться.
В первый день Пасхи – 6 мая почти все казачьи части, перевалив в тяжелых погодных условиях обледенелый альпийский перевал Плёкенпасс, пересекли итальянско-австрийскую границу и вышли в район Обердраубурга. Здесь под елями, в полях и по предложению населения г. Мауфена в местном католическом храме духовенство совершило пасхальную заутреню. 10 мая в Восточный Тироль пришли еще 1400 казаков из резервного полка под командованием генерала А.Г. Шкуро. К этому времени Казачий Стан достиг г. Лиенца и расположился по станицам на правом берегу реки Дравы, а Епархиальное Управление – на левом. Штабы П. Краснова и Т. Доманова разместились в гостинице Лиенца «Золотая рыба». По всем частям в воскресные и праздничные дни совершались службы – литургии или обедницы. 18 мая в долину Дравы пришли англичане и приняли капитуляцию Стана. Казаки сдали почти все оружие и были распределены по нескольким лагерям в окрестностях Лиенца. Численность Стана на 23 мая составляла 40 325 человек, включая женщин и детей[1146].
Дальнейшая судьба казаков оказалась трагической. В феврале 1945 г. на Ялтинской конференции И. Сталин добился от Рузвельта и Черчилля согласия на выдачу всех бывших граждан СССР. Однако союзники даже «перевыполнили» свои обязательства, выдав на расправу значительную часть русских эмигрантов «первой волны», которые советскими гражданами никогда не были. Первоначально – 28 мая, под видом вызова на конференцию англичане задержали и выдали органам НКВД около 1500 офицеров и генералов (при этом 20 % личного состава Стана составляли не подлежащие депортации старые эмигранты)[1147].
После ареста офицеров единственной войсковой организацией в лагерях Казачьего Стана осталось духовенство и прежде всего Епархиальное Управление во главе с протопресвитером В. Григорьевым. Под его непосредственным руководством было окончено составление петиции, переданной английскому коменданту Лиенца для отправки английскому королю, Архиепископу Кентерберийскому и Папе Римскому. После сообщения о намеченной на 1 июня репатриации в канцелярии о. Василия состоялось пастырское совещание для обсуждения дальнейших действий, на котором иеромонах Анания из Новочеркасской станицы предложил: «1 июня рано собраться всем войском на поляну за лагерем. Пусть там сегодня сделают возвышение: будем все соборно служить литургию. Войско пусть исповедуется и причащается. Из всех церквей иконы раздать в войско. Пусть стоят и поют: “Христос Воскресе!” Это все знают. И пусть берут нас силой от службы Божией. А может, не подымутся руки христиан на выдачу братьев. Может, Господь помилует»[1148].
31 мая о. Василий вместе с собором духовенства совершил в барачной церкви лагеря Пеггец литургию, после окончания которой зачитал текст петиции и предложил провести день репатриации по-христиански: вместе со священниками, хоругвями и иконами рано утром всем станицам собраться на площади лагеря Пеггец для совершения общего богослужения. На обширной лагерной площади был сделан из досок помост для установки на нем престола, жертвенника и размещения духовенства. Весь день 31 мая до ночи на площади служили, сменяя друг друга, священники.
С пяти утра 1 июня 27 священников начали исповедовать желающих. Их было так много, что когда подошли крестные ходы из станиц, протоиерей Владимир Н. (о. В. Григорьев пошел в Лиенц подавать телеграммы с протестами) оставил 16 священников продолжать исповедь, а с остальными 11 начал Божественную литургию. Пели два больших хора – кубанский и Епархиального Управления. Когда литургия достигла момента причащения (причащали одновременно 18 священников), появились английские войска. Многотысячная толпа была охвачена кольцом танков, танкеток и грузовых машин. После этого началась расправа. Сопротивлявшихся казаков избивали и кололи штыками, пытаясь загнать в машины, было много убитых и раненых. Духовенство начало сходить с помоста, протодиакон Василий Т. быстро употребил Святые Дары и обернул Чашу в плат. Вскоре английский танк сломал помост, опрокинув престол и жертвенник; были порваны и поломаны церковные хоругви и утварь.
Таким образом, богослужение прекратилось. Многие певчие и некоторые священнослужители были схвачены и брошены в машины. Возглавлявший службу протоиерей Владимир все время осенял крестом стремившихся схватить его солдат. Казаки, державшие хоругви и иконы во время литургии, и духовенство в облачениях с крестами оказались среди толпы и запели молитвенные обращения излюбленных песнопений. Когда же стали молитвенно обращаться к святым угодникам Божиим, священник Николай Г., взяв в руки месяцеслов, вычитывал, начиная с 1 сентября, на каждый день установленного Церковью святого. Молитва неоднократно прерывалась атаками англичан.
Наконец, в пятом часу дня, увидев, что сопротивление казаков сломить не удалось, нападавшие предложили прислать одного человека на переговоры. Выбор пал на старого эмигранта из Югославии священника Анатолия Батенко. Он сумел доказать англичанам, что значительную часть казаков составляют эмигранты «первой волны», не подлежащие выдаче в СССР. После этого расправа в тот день прекратилась. Однако все уже захваченные казаки и члены их семей были сразу же выданы органам НКВД, в том числе протоиерей Иоанн Д., священники Виктор Серин, Александр Владимирский, Николай Кравец, о. Евгений, монах Григорий, раненый штыком солдата диакон и два псаломщика (священников Василия Малашко и Александра Б. схватили еще 28 мая – вместе с офицерами). Кроме того, многие казаки погибли в ходе расправы или покончили жизнь самоубийством, не желая быть выданными в СССР (1 июня погиб молодой священник о. Михаил и бесследно пропали священники Виктор и Павел). Иеромонах Иннокентий (Павлов) был сильно избит, но избежал выдачи[1149].
Очень выразительно описана страшная «Тирольская обедня» 1 июня 1945 г. в свидетельстве одного из участников событий: «Только две такие литургии знает христианский мир: первую совершали двадцать тысяч мучеников, в Никодимии сожженных; память их Святая Церковь установила 28 декабря старого стиля. Вторая литургия совершена тоже двадцатью тысячами мучеников Казачьего Христолюбивого Воинства. Память их будет установлена впоследствии первого июня нового стиля. Служили эту литургию восемнадцать священников; из восемнадцати Чаш причащались на смерть казаки. Танки репатриационных отрядов раздавили церковный помост и разрезали войско на отдельные островки, в которых закипела насильственная посадка на автомашины: люди бросались под колеса машин, под гусеницы танков, стреляли в своих жен, детей и в себя. Над войском стоял сплошной стон, вслушавшись в который можно было различить слова: “Христос! Христос!”
О. Николай в ризах, с Чашей, стоял среди волнующегося моря на каком-то высоком столбе – остатке церковного помоста – и был виден всем. Высоким, звенящим тенором, охваченный экстазом мученичества, запел он гибнущему войску песнь брачного веселия: “Святии мученици, добре страдальчествовавшии и венчавшиеся, молитеся ко Господу”. Голоса сотен казаков и казачек – певчих подхватили брачный гимн. Войско обручалось со своим Небесным Женихом. Цокали машины, работали приклады, лилась кровь. А над всем этим плыл торжественный напев верной до гроба Невесты Церкви, оплакивавший чад своих.»[1150].
На этом репрессии не прекратились. В ночь на 2 июня и весь следующий день оставшиеся обитатели лагеря Пеггец подвергались тщательной проверке, и тех, кто не мог документально доказать принадлежность к старой эмиграции, погрузили в эшелоны и отправили в советскую зону. В числе выданных были протоиерей Владимир Н., разыскиваемый особо за руководство сопротивлением англичанам накануне, и священник Виктор Т., оставшиеся на ночь в лагерной церкви, которая утром 2 июня подверглась разгрому. Уцелевшие священники в это время по всем станицам служили молебны, а священник Тимофей Соин – литургию, за которой причащал казаков и благословлял их бежать укрываться в горы.
Назначенный 2 июня комендантом особого лагеря для старых эмигрантов о. Анатолий Батенко сумел убедить англичан, что всё оставшееся духовенство до войны жило в Югославии и не подлежит выдаче (в действительности это было далеко не так). В результате 3 июня 16 священников поселились в отдельном бараке лагеря для эмигрантов. Здесь 7 июня состоялось пастырское собрание, на котором протопресвитер Василий Григорьев сложил с себя обязанности уполномоченного по управлению Казачьей епархией. Присутствовавшие на собрании 28 священнослужителей и псаломщиков избрали благочинным православных церквей при объединенных эмигрантских лагерях священника А. Батенко. В этот же день пастырское собрание приняло решение ходатайствовать перед высшей церковной властью о награждении его саном протоиерея и палицей, отмечая «самоотверженную работу – героическое выступление в защиту духовенства и русского народа» о. Анатолия[1151].