Через десять минут Малый прочитал на листке, где еще не успели высохнуть чернила:
«Граждане рабочие!
Распоряжением обер-полицмейстера от 10 февраля отдан приказ подвергать полицейскому санитарно-врачебному осмотру всех женщин, работающих на фабриках, в мастерских и в магазинах, а равно и прислугу общественных заведений. Это невиданное и до сих пор неслыханное оскорбление. Достаточно, значит, жить трудом, чтобы носить на челе клеймо проститутки! Только потому, что судьба заставляет ваших жен, дочерей и сестер работать, закон причисляет их к уличным блудницам, торгующим своим телом. А для того, чтобы избежать этого позорного осмотра, нужно заручиться благосклонностью господина фабриканта. Другими словами: каждую работницу, которая не желает во всем подчиняться фабриканту, он волен отдать в руки полиции, поместить ее в списки проституток.
Рабочие! Вам нанесена пощечина, вас пытаются опозорить, пытаются испытать ваше терпение, вашу покорность!
Чем вы на это ответите? Неужели вы позволите гнусным агентам надругаться над более слабой половиной вашего же рабочего класса? Неужели вы сделаете ее жертвой самой необузданной эксплоатации, жертвой разврата напитанных вашей кровью фабрикантов, которым правительство дает новое оружие для подавления всякой непокорности, всякого сопротивления?
Рабочие! Вы не должны допустить этого! Вы не можете и не должны уклониться от опасности, нависшей над рабочим классом. Сделанное на вас нападение необходимо отразить, хотя бы этот протест пришлось окупить кровью. Лучше смерть, чем позор!
Мы призываем вас дружно выступить против этого гнусного распоряжения. Докажите, что вы люди, что вы умеете защищать свою честь, что жертвы вас не пугают.
Желают борьбы — будут ее иметь!
Рабочий Комитет».
Генрык прочел, глаза его увлажнились. Он молча обнял Варыньского.
— Молодец, Длинный! А я и вправду дурак…
— Генрык, слушай внимательно, — Людвик говорил уже спокойно. — Завтра отнесешь листовку Дембскому, пусть быстро напечатает ее, пока Пухевич не отобрал типографию. Послезавтра, тринадцатого, ты и верные тебе люди должны быть с этой листовкой у ворот фабрик и заводов… Я прошу тебя, Генрык, — Варыньский, как показалось Дулембе, слегка смутился, но после секундной заминки продолжал твердо: — Я прошу тебя и товарищей, вручая листовку, оказывать женщинам величайшее почтение… Величайшее, Малый!
— Ручки целовать? — улыбнулся Дулемба.
— Вот именно, — серьезно кивнул он.
Во вторник листовка, отпечатанная Дембским, уже гуляла по Варшаве. Ее распространили члены рабочих кружков Шиманьский, Подбельский, Шлаский — и целовали натруженные руки работниц, когда те выходили за ворота фабрик. Сам Дулемба, забыв об опасности, появлялся с листовкой в самых людных местах. Вскочив в вагон конки, он объявлял:
— Проше паньство ознакомиться с содержанием любопытнейшей писульки! — и проходил по вагону, раздавая листки направо и налево. Пока обыватели разбирались с писулькой, Малый спрыгивал с подножки и растворялся в толпе.
Судя по всему, власти перепугались. В городе стали поговаривать, что распоряжение обер-полицмейстера Бутурлина — генеральское самодурство, не имеющее никаких законных оснований. Постановление врачебно-полицейского Комитета, на которое сослалась полиция, было принято почти двадцать лет назад в связи с эпидемией! Наконец по Варшаве разнеслась весть, что барон Крюденер, исполнявший обязанности больного генерал-губернатора Альбединского, отменил распоряжение Бутурлина.
Людвик ходил по Варшаве с непокрытой головой, подставив ее начинавшему пригревать солнцу. Малый следовал за ним на расстоянии нескольких шагов с увесистой палкой в руках, заменявшей ему трость. По улицам рыскали полицейские шпики в поисках таинственного Рабочего комитета. Исполнительный комитет в России, Рабочий — в Королевстве… Не много ли комитетов?
Варыньского поздравляли, он сам обнимался со всеми, кто уже входил в партию, собирался это сделать или попросту сочувствовал движению. Первая победа — и такая безоговорочная, такая рыцарская, черт побери! Не за копейку боролись, за честь женщины-польки, а значит, за честь отчизны!
Напрасно Малый уговаривал Людвика посидеть дома, выходить на улицу вечерами. Варыньского тянуло к людям — в Саксонский сад, на Краковское Предместье… Малый подумал и купил револьвер в магазине Лежена. Это надежнее палки. Надо охранять Длинного, теперь за ним пойдет настоящая охота.
ebooksa