Генрык поймал себя на мысли, что все рабочие — и свои, и Пухевича — восприняли Людвика как главного, как человека, который имеет моральное право руководить.
Вперед вышел Пашке и начал излагать основы партии «Солидарность». Генрык улегся спиною на траву, покусывая травинку, глаза сами собою стали слипаться… Варыньский толкнул его:
— Не спи! Подумают — нарочно…
— Скучно, Длинный, — виновато отозвался Дулемба.
Все это уже слышано было сто раз: умеренность, осторожность, легальность, никакой борьбы с правительством, иначе — Сибирь…
Савицкий затронул вопрос о терроре. Сказал, что «Солидарность» допускает запугивание предателей и провокаторов.
— Так они и испугались… — пробормотал Генрык.
Людвик не выдержал, вскочил — высокий, стройный, — легко прошелся перед сидящими на откосе берега рабочими.
— Складно пан Савицкий говорит?
Рабочие закивали.
— Согласны с ним?
Кое-кто пожал плечами, кто-то опустил глаза, остальные так же дружно кивнули.
— Если бы у вас было больше логики в голове, то не стали бы кивать. Пухевич вас обманывает. Не мы властей, а власти нас должны бояться. Будем сидеть, как мышь под метлой, — тогда беда!..
Дулемба расплылся в улыбке: мышь под метлой!.. Сразу вспомнил Профессора с его маленькими, узко посаженными глазками под пенсне, тонкий скрипучий голосок…
…Рабочие расходились, тихо переговариваясь. Генрык заметил, что Варыньский произвел на них впечатление, но сразу сдаваться не хотелось. Савицкий и Пашке, обменявшись рукопожатиями с оппонентами, скрылись среди деревьев.
— Ничего, рабочий задним умом крепок, — сказал Людвик. — Подумают, обмозгуют — придут к нам…
— Пухевич гимназистов вербует, сопляков. Помнишь Хелену Кон по «делу ста тридцати семи»? — спросил Дулемба.
— А как же? И ее помню, и Паулину — ее мать. Она хорошо нам помогала, — отозвался Людвик, всматриваясь куда-то вдаль.
— Сын ее Феликс — у Пухевича в «Солидарности». И его приятель Пацановский.
— Мальчишки… Ничего… — рассеянно проговорил Людвик и вдруг, выхватив из кармана белый платок, принялся размахивать им над головою.
ebooksa