И вот гетеры появляются на спортивных соревнованиях. Они появляются в Дельфах. Они никогда не принимали участие в Олимпийских играх, но всегда принимали участие в Пифийских. Они, ведь, тоже были замечательными спортсменками. И самое знаменитое соревнование у гетер было соревнование не на колесницах, а на повозочках.
Имеется описание одного такого соревнования. Оно имеется в связи с жизнью Македонского, потому что была такая, очень знаменитая спартанская гетера, которую он почитал и даже побаивался, как и собственную мамашу. Там такие были скорости! Она на эту повозочку вставала — только это была не квадрига, как у мужчин, а такая узкая повозка, запряженная двумя лошадками и гнала ее с такой скоростью, что конец ее легкого пеплоса вставал параллельно земле.
Эти дамы были очень интересные. Почему я об этом рассказываю? Потому что то, что попадает в наше поле зрения становится художественными фрагментами памяти. ФРАГМЕНТАМИ! Это не вся культура — это ее мизерные фрагменты, рассыпанные тексты и мы никогда не можем знать заранее, что за этим стоит.
Вот мы видим этих прекрасных мраморных кор — изумительных и так прекрасно расписанных. Мы читаем очень много, но с большим трудом собираем в целое то, что нам необходимо знать и не всегда представляем себе этот мир в целом. Вот вечно стоящий вопрос, который я обожаю: скажите мне, пожалуйста, почему у нас нет великих писателей? Прошу прощения, а с чего бы им взяться? У нас никаких писателей быть не может. И художников тоже. А из какой магмы они слепятся? Эти самые Пушкины и Толстые? Уж о Пушкине и Толстом я не говорю, хоть бы Гончаров, какой-нибудь. Нет. Тут нету магмы! Материи нет, из которой они могут получиться. Наоборот. Все так замечательно организовано для того, чтобы всего этого не было. Не специально, конечно. Просто мы в таком гомеостатическом духовном упадке, что быть этого просто не может. Спорта — нет. Он весь продан и куплен.
А собственно говоря: что есть? А ничего нет. Законов — нет, экономики — нет, то есть, нет магмы. Нет той организованной материи мира. А сейчас на ушко страшное слово. Нет ИДЕОЛОГИИ. Что значит идеология? Представление о мире, как о целостности. Вот у греков она была. У них был мир. Полумифологический. Но это была такая мощная материя, такая творческая магма, что из нее все время лепился гений нации, который был отдан культуре. И отдан до сих пор. Оказывается, не надо иметь общих границ. А как можно обойтись по-другому? Если этого нет, не надо придуриваться и задавать друг другу вопросы. А почему нет гениального романа? Пардон, а откуда ему взяться-то, роману этому? Или тому экземпляру, кто этот самый роман напишет? Я уж о Томасе Манне не говорю или о ком-то еще. Исключено! Только великие всеобщие связи создают ту магму или тот контекст, из которого эта культура, каким-то образом, направит свой гений на то или на другое.
Вот я приведу вам такой пример. Допустим, развитие европейской культуры. Девятнадцатый век. Ну хоть ты тресни, хоть ты умри, хоть ты убейся, разбейся об стенку — нет такого литературного, то есть такого художественного произведения в изобразительном искусстве, будь то Курбе, Луи Давид, Суриков, и которое могло бы соперничать с литературными произведениями девятнадцатого века. Вы понимаете? Литература берет на себя главные ответы на вопросы культуры и времени. Искусство не может. Почему? Потому что к этому моменту, внутренняя жизнь человека — его психология и внутреннее пространство, становятся главными. Искусство на эти вопросы отвечать не может. На это может ответить, к примеру, Бальзак, который оставил нам энциклопедию девятнадцатого века. Весь портрет девятнадцатого века. Как Данте в тринадцатом веке. Он оставил нам «Человеческую комедию», описав в ней все! Это был именно тот период великого расцвета мировой, а не только европейской и русской литературы. Потому, что она шла вглубь психологии человека — в пристальное рассмотрение его, как целого мира. И что же? Это сейчас кого-то интересует? Это сейчас кто-то читает? Кто-то знает, что он оставил нам о нас самих? Это надо быть такими идиотками, вроде меня и там кого-то еще, чтобы постоянно, каждый год, что-то перечитывать.
Я, например, перечитываю «Пармскую обитель» Стендаля. И могу рассказать сейчас о ней то, что даже никем и нигде не написано. Потому что я знаю этот роман. Я знаю, ЧТО там написано и зачем он его написал. Но то, зачем он его написал, знать сегодняшнему человеку не интересно.
Что касается этого «Дискобола», который у нас изображен такой бледной тенью.
Дискобол — Римская мраморная копия статуи Мирона
Вы знаете, я, пожалуй, им сейчас и закончу. И мы перейдем к следующей теме просто потому, что показывать, что-либо на этой аппаратуре невозможно. И я, соскочив, пропускаю своего любимого Македонского.
Этот красавец стоит практически во всех парках. А, ведь, сделали его в пятом веке до новой эры. И все равно, стоит до сих пор. Просто взял и встал.
Так, для того, чтобы больше не мучиться нам с этим делом, я надеюсь, что мы к следующему разу исправим недостатки показа и нам от этого станет весело и хорошо жить. Я не буду ходить в шлеме космонавта и держать что-то в руках. Поэтому я хочу вам сказать, что существует такое представление, что первый человек, который написал историю античности, а его звали Иоахим Винкельман, был совершенно удивительным человеком. Немец, живущий в Италии, абсолютный фанатик. Это он раскопал Геркуланума и Помпеи. И то, что он представлял собой, как личность, для конца восемнадцатого века, а это преднаполеоновское время, представить себе трудно. Потому что у него была Мекка, паломничество. К нему приезжали все, все, все, все. Весь мир ездил на эти раскопки, чтобы посмотреть на это чудо. Раскопки античные, римские, засыпанные Везувием — Помпеи в 69-ом году. И там всегда собирались люди. Однажды, к нему в гости, на раскопки, приехали два молодых человека, которые были влюблены в него и в античность. Случайно, совпали одновременно. А надо сказать, что он был очень связан с Гёте и у них была такая компания, которую они называли «Штурм и натиск» — такая крайняя форма высокого и агрессивного романтизма. Одного из гостей звали Луи Давид, он был французским художником, а другого звали Франсиско Гойя. И они, встретившись, очень подружились. Мало того, они понравились и полюбили друг друга. Но Гойя приехал в Помпеи не как художник, а как бандерильеро испанской корриды. Он был бандерильеро. И он тогда заключил спор со всей этой компанией «Штурм и натиск», что пройдет под куполом Святого Петра без страховки. Этот человек не знал страха. Вообще. Экстраординарная была фигура.
А Давид приехал, как художник. Ему, как человеку, получившему от французской Академии медаль, полагалась поездка в Италию. Они оба были пламенными республиканцами, оба молились на республику и на революцию. Они были влюблены в республиканский Рим. И участвовали при раскопках республиканского Рима и молились на Брута. Впрочем, и кончили они одинаково. Гойя ненавидел Францию, поскольку французы оккупировали Испанию. И ненавидя ее умер в эмиграции, в Бордо. Луи Давид тоже закончил жизнь в эмиграции, но только в Швейцарии. Они умерли с разницей в один год. Там такая была концентрация духовного заряда классицизма! Духовного заряда «Штурма и натиска». Они все время говорили о Бруте, Цезаре, демократии и, в конце концов, Иоахим Винкельман первым написал «Историю античного искусства». Эта была первая книга. Она и сейчас издана, и сейчас интересна. Но! И он, и они — никогда не видели разницы между Грецией и Римом в искусстве. Они ее не различали. И Винкельман не различал тоже. А почему? Ну, не различали и все! В Италии было огромное количество греческих подлинников. Греческой истории они почти не знали, путались. Но сегодня я вам скажу так: хотя Винкельман написал изумительную книгу, но все-таки в них античность входила, скорее, Римом, нежели Грецией. А между этими двумя античностями общего очень мало. Они ничего общего не имеют. И вот это — главное. И вот это надо знать.
Рим — это государство. Какую оно имеет форму? Чего? Сапожище такое! Римская Империя огромна. Даже, когда она еще и не была такой Империей, она всегда была государством. И это государство имеет две точки отсчета. И я хочу назвать главную.
Когда мы говорим о Греции, мы говорим: а какая точка отсчета? Та, когда Геракл учредил Олимпиады. А что, там этот Солон с кем-то встретился? Да кому это интересно? Ну, встретился вместе с Гераклом. Но учредил-то Геракл. То есть, историческому началу сразу был предан высокий, божественный, мифологический старт. Время — 451 год до Новой эры. Запомните эту дату. Что такое 451 год? Середина пятого века до новой эры. Принят закон, который называется: «О двенадцати таблицах». Гражданское законодательство. Вы осознаете этот факт или нет? Гражданское законодательство!
Рим формируется с самого начала, как юридическое государство, с законодательством. Рим — это государство, где впервые правили миром по гражданским законам. Римское право изучается до сих пор! Точно так же, как античное золотое сечение. Греки создали мифологическую поэтику и на ее основании поставили феноменальное искусство, а римляне создали государство и его законы. Разница есть или нет? И мне очень хочется рассказать вам, до какой степени эти люди были смешными.
Наше зеркало не в Греции. Мы Грецию несем в своем, как сказал бы Карл Юнг, коллективном бессознательном. Мы Грецию несем в себе, как самую великую золотую сонму мира, как искусство и философию, как нечто недосягаемое, потому что все это — оторвано. А Рим — это наше зеркало. Мы смотримся в это зеркало каждую минуту. Рим — это государство и право. Рим — это республика и Империя.
А Европа предложила что-нибудь другое, кроме Империи и Республики? У нас сейчас, что? Президентская республика. Я правильно понимаю ситуацию? Все. Только здесь законы не действуют, а там действовали. Когда у них перестали действовать законы, а я вам расскажу, когда это было и почему — это очень интересно, то их не стало. Все говорят: а почему пала Римская Империя? От варваров? Нет! Сначала варвары поселились внутри, потом перестали исполнять законы. И все! Ее не стало! Просто не стало. И никакие попытки, никакого Диоклетиана. Все это дело: слепить, возродить, полить из лейки — ни к чему не привело. Все! Мир уже стоял в одном шаге от принятия христианства. А Рим был государством, где царствовали юристы. Государство юристов. Рим был миром, который вложил свой гений ни в философию, ни в искусство, ни в театр. Не было у них этого. У них были гладиаторские бои, но это — другое. Это развлечение ниже пояса. Это вам даже не футбол, там кровушка течет такая чистая. Нет, грубые они были люди, грубые, но интересные. Я должна вам сказать, что постараюсь рассказать вам о них так, чтобы вы их полюбили, потому что они были очень интересны, но прежде всего, гений нации был вложен в государственное строительство. Не в Олимпийские противостояния времени, создание эллинского образа остановки времени, а совсем в другое понимание времени и в совсем другое понимание истории.
Греки историю не понимали. У греков истории не было. Все, что они писали, было враньем. У них были историки, все было красиво, но они привирали. А вот римляне писали историю. До нас дошла от Рима: история, законодательный свод и очень, очень много еще чего. У Рима есть две стартовые исторические точки, но главной я считаю 451 год, когда они приняли вот эти самые законодательные таблицы. Двенадцать законодательных таблиц! Первое уголовное и гражданское римское право. У них есть трогательная мифологическая история. Просто трогательная. Они о себе замечательно рассказывают. Вот, как может нация рассказывать сама о себе? У революции есть духовная история, образная. Про Чапаева, к примеру. У нас есть мифы не только революционные, у нас есть еще мифы о варягах и еще про что-то. А те рассказывали, кто есть. Причем они не только этот миф любят, но сегодня ему придают совершенно документальное значение.
Они рассказывают такую историю: некто весталка — по-нашему монашка, которую звали Рея Сильвия — девственница, служившая богине Весте (их собственной богине, у греков такой богини не было), впала в грех и родила близнецов. Одним словом, падшая девка родила двух близнецов. Ромула и Рема, которых вскормила дикая волчица.
ebooksa