Нисшедший в ад

– Э, – махнул рукой Иуда, – чистые, пока взрослые да мир не пробудят в них яйцехоре. [В иудаизме – дьявольское семя. – В.Б.]

Теперь Иуда, разговаривая с Нафанаилом, рассматривал его вблизи и любовался им, не находя ни одной неправильности в его лице и во всей внешности. Иуда любил и ценил красоту – красоту человека или животного, красоту природы или какой-нибудь вещи, созданной человеком, – и получал духовное удовольствие, созерцая ее. Приятно было смотреть в темно-коричневые большие глаза Нафанаила, окруженные длинными темными ресницами, отмечая детскость его взгляда, любоваться тонкими его бровями и правильностью формы его прямого носа, пухлыми губами красиво очерченного рта, его светло-смуглой чистой кожей. Лицо Нафанаила светилось такой детской добротой, что, несмотря на четкую правильность черт его лица, оно не производило впечатления маски и не походило на лицо статуи. Наоборот, оно было очень живое и милое, сильно привлекательное. «Да, хорошо, что он бреет бороду, – думал Иуда, прикидывая мысленно бороду к лицу Нафанаила. – С таким юным лицом, с таким нежным румянцем да с таким детским, наивным взглядом он выглядел бы, как мальчик с бородой. А это против природы, и поэтому некрасиво». Нафанаил был одет со вкусом, щеголевато, как и подобает образованному купцу (о том, что Нафанаил был в прошлом купцом, хотя и неудачливым, Иуда узнал сегодня утром), под одеждой его чувствовались крепкие и сильные мускулы, не такие, как у Петра или Филиппа, но как у здорового мальчика-отрока. Он не носил шнурка на голове, и поэтому волосы его свободно рассыпались, а передняя длинная прядь иногда закрывала половину его лица и он кивком головы отбрасывал ее. Пробор в волосах его был сделан не как у большинства – по середине головы, а немного сбоку от середины. Иуда с некоторой завистью залюбовался и руками Нафанаила с тонкими пальцами и коническими аккуратными ногтями. «А он следит за своим внешним видом!» – сделал вывод Иуда. Слушать Нафанаила было так же приятно, как и смотреть на него. Голос его был негромким, с приятным тембром, мелодичным.

– Мрачный ты, Иуда, – заметил Нафанаил. – Мы, взрослые, должны правильно растить ребенка и направлять его помыслы только к добру. Когда пробуждается яйцехоре, надо всё правильно объяснить ребенку. Пока в мире много зла…

Тень упала на Нафанаила, и Иуда, подняв глаза, увидел, что подошли Филипп и Симон из Каны, высокий, худой брюнет с короткой бородой и очень светлыми глазами.

– Да, мир несовершенен, – произнес Филипп.

– Пока много зла в мире, – продолжал Нафанаил, – и главное зло – это боль.

Иуда удивленно поглядел на Нафанаила, перевел взгляд на Филиппа, посмотрел на Симона из Каны и снова обратился к Нафанаилу.

– Боль? – переспросил он. – Да, это очень неприятно… Но как же без боли ты узнаешь, что у тебя с зубом что-то не так или ты ногу занозил или тебя ударили и кость тебе сломали? Надо же знать, что с нами случилось и что лечить нужно. Иначе и умереть можно. Загноится рана…

– А ты не задумывался, Искариот, почему знание о том, что в нашей плоти или душе что-то случилось, дается нам с таким страданием? Ведь могло быть так, что в поврежденном месте мы чувствовали бы легкий холод или потепление, и знали бы, что нужно вылечить. Зачем же страдание да еще такое, что выть хочется и не знаешь, куда деваться? Если боль – только сигнал о повреждениях, то она глупа, нелепа и бессмысленна и более ничего. Значит, наши страдания кому-то нужны. Кто-то из наших страданий имеет пользу.

Иуда переглянулся с Филиппом, но тот молчал, и лицо его было бесстрастным. Он слушал.

– Страдания… – замялся Иуда. – Как без страдания познаешь мир, себя?.. Я слышал мысль, что страдания – это тоже хорошо. Человек совершенствуется, учится испытывать сострадание. Страдания необходимы, чтобы знать, что хорошо, а что плохо. Если есть радости, должны быть и страдания, если есть день, то должна быть и ночь…

К разговаривающим подошел один из тезок Иуды по прозвищу Фома, что значит Близнец, так как он родился в месяце сиване [Родился под зодиакальным созвездием Близнецов. – В.Б.], рыбак из Панеады, красивый шатен с юношескими усиками, с большими серыми глазами с прямым взглядом. Он остановился в стороне и, покусывая стебелек растения, внимательно слушал, по-детски переводя взгляд с одного говорившего на другого.

– Если продолжить твою мысль, – сказал Нафанаил, – то получается: если есть свет, то должна быть и тьма, если есть Бог, то должен быть и сатана. Должен быть! Значит, по-другому и быть не может. Но это ложь. В Писании сказано: «Бог создал свет», но не сказано: «Бог создал тьму», а также в другом месте сказано: «Бог не создал смерть». Значит, Бог не создавал противоположностей. Он создал свет, жизнь, радость, счастье, а тьма, смерть, горе, страдание – это деятельность кого-то другого. Эту мысль и Платон, греческий философ, высказывал. И Бог не создавал сатану. Он создал Ангела, который сам, позже, отвернулся от Бога. В жизни, которую создал Бог, не было места для болезней, старости и смерти, а значит, и для боли. Всё это возникло потом, когда начал действовать сатана.

– Да, когда он соблазнил Еву, – продолжил Иуда.

– Нет, причем здесь жизнь? [Ева – по-древнееврейски «жизнь». – В.Б.] Ты, Искариот, слишком буквально понимаешь тексты. Ева – не жена, а образ земной жизни. Тут следует понимать так: в жизни не было ни страданий, ни смерти, но после каких-то действий сатаны в нашей жизни возникло и то и другое. Вот ты говоришь, страдание, боль – сигнал о повреждениях плоти, болезнях, а ведь боль существует и сама по себе. Подтверждение тому наши жены. Здоровая, благополучная жена живет постоянно с болью. В первый раз с мужчиной ей больно, перед тем, как освободиться от нечистот и во время освобождения от нечистот она испытывает постоянную, не прекращающуюся ни на миг, сильную боль каждый месяц и днем и ночью. И производит на свет человека в муках. А животные рождают новое без боли. Значит, боль при родах не обязательна.

– А ты откуда знаешь, что без боли? – засомневался Иуда.

– Животные, как и человеческие маленькие дети, не принимают боль. Если им больно, они не терпят боль, они громко кричат, а наши дети рыдают. Это всё оттого, что их душа возмущается против действий сатаны. Ибо боль – это его действия. А животные производят на свет потомство тихо, значит, им не больно.

– Но зачем это всё сатане? Боль, страдания, болезни?

– Вероятно, это – его источник существования, как для нас пища, воздух, солнце. Иначе в боли нет смысла.

– А почему ты думаешь об этом? – спросил Иуда. – Зачем искать какой-то смысл в боли?