Дорога оказалась под стать замку, асфальтовая и очень новая — старину тут явно не ценили. И гостей не ждали. Мост через самый настоящий ров имелся, но вот высокие ворота оказались закрыты наглухо. Слева имелась калитка, но тоже запертая. Ни звонка, ни дверного молотка, ни колокольчика.
Стучать я не стал, равно как взывать к тем, кто за воротами. Вода во рву была неподвижна и темна, словно свинец. Я без всякого успеха пытался проникнуть взглядом в черную глубину и терпеливо ждал. Наконец, калитка заскрипела. Я обернулся.
— Мы ничего не покупаем, мсье.
У Ильзы Веспер меня встретили громилы в штатском, здесь же из сумрака выступил самый настоящий лакей в ливрее и парике. Я вновь подумал об историческом фильме. Лакей, конечно, из времен иных, не рыцарских, но для Голливуда сойдет.
— Передайте графине де Безье, что ее хочет видеть американец по фамилии Корд. Джонас Корд.
Лакей безмолвно отступил во тьму, калитка вновь заскрипела. Я шагнул ближе к краю и вновь принялся смотреть вниз. Возможно, графиня — просто немолодая и очень больная женщина, которой нет дела ни до моей миссии, ни до Структуры, ни до смертных врагов своего рода. В бумагах Домье сказано, что Агнесса де Безье очень редко бывает в Париже, не появляется на приемах, репортеров избегает. Однако асфальт на подъезде к замку совсем новый, а над одной из башен я заметил решетчатую антенну. А еще Адди, барон Симон Анри Леритье де Шезель, чего-то очень боится. Три года назад еще рисковал ходить по Парижу без охраны, теперь же ездит сразу в трех одинаковых автомобилях с опущенными шторками. На приемах бывает редко, появляется там ненадолго, ничего не ест и не пьет.
— Проходите, мсье Корд!
На этот раз калитка почему-то не скрипела.
В надвратной башне царил сумрак, а за ним был ясный день. В вымощенном булыжником дворе стояли три авто и мотоцикл, причем не какой-нибудь, а военный «Gnome-Rhоne», курьерский. Рассмотреть мне его не дали, за двором оказалась еще калитка, и мы зашли в сад. Что там цвело и благоухало, я так и не понял, однако проникся. Не хуже, чем в Бронксе, где мне однажды пришлось встречаться с боливийским консулом. Я передал ему три тысячи долларов и умудрился запомнить слово «павлония». Это оказалась не женщина, а растение, похожее на лиану.
За садом спрятался двухэтажный дом в белой побелке. Вид он имел свежий, но я внезапно понял, что это и есть настоящая древность, а не современная декорация. Слишком толстые стены, слишком странные окна, больше похожие на бойницы. И воздух, который я глотнул, переступив порог. Не сырость, не ветхость, но все равно, такое не подделать. А вот герб над входом все портил — полосатый, словно дорожная разметка. Ни льва, ни единорога, ни Луны и Солнцем. Цвета, правда, приметные — белый и красный, а сверху — синий.
Франция!
— Обождите здесь, мсье.
Дверь ничем не отличалась от прочих. Коридор оказался пуст, если не считать портретов, взирающих на меня со стен. Рыцарей я, правда, не заметил, изображения годились мне, в крайнем случае, в дедушки и бабушки. Правда, в штате Монтана одевались в те годы несколько иначе.
— Заходите!
Перед дверью я чуть помедлил — за ней стояла тьма, густая, кромешная, плотная. Ильза Веспер приняла гостя в оранжерее, здесь же меня поджидал склеп. Таксистка напрасно сомневалась.
И я шагнул во тьму.
— Что привело вас сюда, мсье Корд?
Тьма дрогнула, в самой ее глубине засветился желтый огонек. Кажется, свеча, причем настоящая, из воска. Я рискнул сделать еще шаг и уткнулся во что-то твердое.
— Кресло, — прокомментировала тьма. — Садитесь и изложите свое дело. Если сумеете уложиться в одну фразу, буду вам очень благодарна.
Загорелась вторая свеча, и я облегченно вздохнул. Все-таки не склеп! Небольшая комната с наглухо закрытыми ставнями, столик, два кресла. Одно, что поближе, для меня, во втором обнаружилась дама в светлом платье. Свечи горели неподалеку, и я сумел рассмотреть ее лицо. Немногим старше таксистки и ничуть не страшнее, но та была живая, а эта.