Норби

— Выходи, Земоловский!

Он пожал плечами и решил не спорить. Голос узнал сразу, еще в море запомнился. Кажется, сварливая девушка тоже из крылатых.

В коридоре их ждал шеф-пилот. Девушка поглядела сперва на одного, затем на другого.

— Смирно!

Шеф-пилот, не думая, вытянул руки по швам, сразу видно — армейский. Бывший гимназист и ухом не повел. Много что-то их тут, командиров!

— Земоловский! — она поджала губы, как будто слова жгли рот. — При ведении допроса мой подчиненный превысил полномочия и злоупотребил своей властью. Признаю его неправоту и приношу извинения. Выводы по службе будут сделаны.

Оскалилась, ударила взглядом.

— Услышал, страдалец?

Антек хотел ответить по порядку. Во-первых, услышал, во-вторых, не так уж и виноват шеф-пилот, в-третьих. Не успел. Удар пришелся точно в живот, в солнечное сплетение — безжалостный, изо всех сил. Воздух застрял в горле, пол ушел из-под ног.

— Еще извиняться перед тобой, сволочь! — донеслось откуда-то сверху. — Ты даже не враг, ты паршивый наемник. В следующий раз никого из ваших в плен брать не стану. Пойдем, Колья. Zhalko pulyu tratit na etogo stu-kach-ka!

Последние слова — по-русски. Он попытался привстать, но локти скользнули по гладкому полу. Антек застонал, уперся кулаками и, наконец, сумел стать на колени. Обидно, очень больно и. За что? Разве он наемник?

И только после того, как отдышался и встал, цепляясь пальцами за стену, он смог ответить на свой же вопрос.

А кто же еще? Чужой солдат на чужой войне.

* * *

Поздно вечером, когда белые лампы в коридоре погасли, за ним пришли. Незнакомые крепкие парни в комбинезонах и при оружии вывели из каюты, наскоро обыскали. Старший неохотно пояснил.

— Серенита разрешила свидание с Мартой Ксавье. Час назад она пришла в себя.

Мара лежала белая, недвижная и тихая. Глаза полузакрыты, руки вытянуты поверх одеяла. Бывший гимназист присел на табурет, хотел погладить ее ладонь, но так и не решился. Он вдруг осознал, что говорить им не о чем, они уже попрощались там, в синих небесах. Иначе, пожалуй, и быть не могло. Мара. Мара-смерть.

Нет! Ерунда и чушь! Будто он с настоящей Смертью не знаком!..

— Ты меня слышишь?

Невесомые веки еле заметно дрогнули. Слышит. Говорить не о чем, и он стал просто размышлять вслух.

— Завидно даже! Ты знаешь, зачем живешь и зачем умираешь. А у меня не осталось ничего, ни Родины, ни памяти, ни цели. Люди вокруг, как осенние листья, кружат, сталкиваются, падают, исчезают. Скольких я уже потерял, даже не успев узнать! Уланы из полка майора Добжаньского, пан поручник Сверчевский, те, что в камере со мной были, шеф наш, теперь ты. Никто не задержался, всех ветер унес. Иногда кажется, что я уже умер, и это — посмертная кара. Ни любви, ни дружбы, только вечное расставание.