Г. А. Потемкин принцу де Линю, б. д. [лагерь под Очаковом, < 30 сентября 1788 г.][1267]
Я все исполню, дражайший принц, для названных Вами особ. Ветер благоприятен, однако фрегата все нет. Располагая фрегатами, я начну наступление с атаки на первую линию турецкого флота, которой его главные силы не могут оказать помощь, затем я перекрою проход фрегатами и использую все малые суда для обстрела города — вот все, что я могу сделать с божьей помощью.
Г. А. Потемкин принцу де Линю [> 6(17) декабря 1788 г.][1268]
Дражайший принц, я ходил приступом на город Очаков шестого числа сего месяца. Шесть колонн одновременно атаковали полевые укрепления, город и дворец Гасана-паши[1269]. Тотчас после отхода капитан-паши я приказал взять крепость Березань[1270], снабженную всем необходимым и почти неприступную, но лишенную питьевой воды. Плохая погода и льды принудили меня отослать все шлюпки и корабли, я также отослал свою кавалерию, оставшись с пехотой и страдая от ненастья. Я приказал соорудить на левом фланге батарею, дабы пробить брешь в крепостном бастионе, расположенном со стороны Лимана. Пока возводили батарею, турки совершили вылазку большими силами, и генерал-майор Максимович[1271] пал жертвой чересчур пренебрежительного отношения к противнику. Наконец, батарея была закончена и разрушила бастион, в который наши поднялись без приставных лестниц: первыми вошли в крепость генерал Самойлов[1272] с левого фланга и принц Ангальтский[1273] с правого. Мар[нрзб][1274] М. придерживался мнения, что мне стоит оставить всю свою артиллерию и отойти со всеми войсками ввиду плохой погоды. Совет, достойный монаха-капуцина.
Противник располагал 12 тысячами человек, и то были отборные войска. Богатых трофеев мы взяли без счета, а прекрасных женщин — до трех тысяч. Убитыми на месте насчитали 7 тысяч человек, помимо тех, что были убиты в домах; оставшихся взяли в плен. Мы нашли 300 пушек, множество боеприпасов, 150 знамен. Запамятовал сказать Вам, что капитан-паша перед отходом впустил в крепость подкрепление, прибывшее на двадцати трех кораблях, преградить путь которым нашим судам помешал встречный ветер. В плен взяты трехбунчужный паша и два двухбунчужных паши[1275], а также множество офицеров в высоких чинах. Войска собрали богатую добычу. Один гренадер нашел на теле турка 900 дукатов. Еще взяли много золота, серебра и шуб несметное количество.
Получив подробные рапорты, я извещу Вас. Когда мимо меня проводили пашей, я сидел на бочке у батареи при полевых укреплениях, и место это стоило трона. Генерал-майор князь Волконский[1276], командовавший ливонскими стрелками, был убит, когда поднимался на укрепления, а бригадира Геричева[1277] убили на крепостной стене. Я безмерно скорбел по сим отважным офицерам. Прощайте, дражайший принц, простите мне мой плохой французский, но говоря Вам, что люблю Вас, я точен и уверен, что остаюсь навсегда
Вашим другом
P. S. Граф Дамас[1278] возглавлял батальон гренадеров моего полка; наши потери составили около тысячи человек убитыми и почти столько же ранеными.
Г. А. Потемкин принцу де Линю, Каушаны, 15(26) сентября [1789 г.][1279]
Я сажусь марать бумагу, дражайший принц, дабы напомнить Вам о том, кто нежно любит Вас, несмотря на все Ваши недостатки. С большими затруднениями, которые мне доставили поляки из‐за транспортировки провиантских складов, прибыл я в Молдавию и тотчас приказал всем частям начать наступательные действия. О поражении турок при Фокшанах[1280] Вам уже известно. Гасан-паша был разбит при Пруте авангардом князя Репнина[1281], и я приказал преследовать его до самого Измаила. Только что получил весть от генерала Суворова[1282] о том, что наши соединенные войска одержали полную победу над визирем, его лагерь взят[1283] с несметным количеством трофеев, пятьюдесятью пушками и четырьмя мортирами. Визирь сбежал, словно бродяга, а я стою у Бендер, мой казачий авангард под командованием принца Ангальтского захватил или перебил всех, кто был здесь.
Попался и остается моим пленником сам Гасан-паша Сигнали[1284], тот самый, что был сераскиром и воевал в минувшем году против маршала Румянцева. Мы захватили три пушки и отменную добычу. Я ожидаю вестей из Измаила от князя Репнина, которому приказал сражаться с противником в чистом поле, а в город, если нет средства взять его легко, не соваться и людей беречь. Простите за мою французскую тарабарщину и полагайтесь на чувства друга, который хоть и мало говорит, но остается при своих мыслях.
Ваш нижайший и искреннейший друг и слуга
князь Потемкин-Таврический.
Моя флотилия направилась атаковать противника в Хаджибее[1285], где у него около двухсот судов. Генерал-лейтенант Гудович[1286] выдвинулся туда посуху, дабы взять замок, и если будет на то божья воля, он соединится затем со мной — вот и все наши перемещения.
Его Высочеству / господину принцу де Линю / фельдцейхмейстеру / армии Его Императорского и Королевского Величества / кавалеру Ордена Золотого руна / в действующую армию.
Принц де Линь Г. А. Потемкину, Вена, понедельник [> 21 января 1790 г.][1287]
Часто меня охватывает желание сказать любезнейшему князю, что я столь нежно люблю его, что впервые в жизни разлука не вредит чувству. Если бы меня не отправили в Моравию, где я состою под началом маршала Лаудона, я бы отплясывал пирические танцы с прелестными боярынями и русские танцы с Вашими прелестными племянницами и наслаждался теми щедротами, которые Вы, дорогой князь, расточаете всем.
Какое несчастье, что я не вижу прелестных очей, прелестных улыбок и очаровательного безразличия госпожи Самойловой[1288]! И какое несчастье, что не вижу Вас в окружении добрых молдован, любимых мной и, как мне доносят, обожающих Вас, что я нахожу вполне естественным.
Что скажете Вы, любезный князь, о том, что происходит с июля месяца, вкупе с тем, что будет длиться до того же месяца сего года? За этот год случится больше событий, чем их произошло за век. Отчего же повсюду в Европе и в Азии вскружились головы, только не у Вас, и причиной тому, что все спокойно, — наш великий муж императрица и наш великий гетман[1289]?
Я страшусь, как бы Сегюр не стал излишне предаваться философии в стране, где нужна армия, дабы уничтожить философскую партию, и не прослыл литератором там, где нужны государственные мужи. Несчастные фламандцы тоже близки к тому, чтобы, как говорится, окрепнуть умом, но ослабеть телом, заразиться сим поветрием и извести священнослужителей, которым они обязаны своей свободой.