Принц Шарль-Жозеф де Линь. Переписка с русскими корреспондентами,

22
18
20
22
24
26
28
30

Дражайший принц, не стану говорить много, скажу лишь, что буду любить Вас всю свою жизнь. Я отправляюсь в Петербург, где пробуду совсем недолго. Ради Господа, приезжайте ко мне весной. Прощайте, обнимаю Вас от всего сердца. Бар. Биллер[1308] доставит Вам от моего имени план Измаила. Остаюсь навсегда Вашим другом и преданнейшим слугой.

Кн. Пот. — Таврический.

Принц де Линь Г. А. Потемкину, Вена, 16 марта 1791 г.[1309]

Невозможно сообщить Вам, дорогой князь, ничего нового о ком бы то ни было. Вы за милю чуете труса, болвана или интригана. Ваш гений умеет извлечь выгоду из всякого человека. Вы всех расставляете по местам. Вы угадываете или создаете достойных людей.

К Вам в Россию скоро прибудет один такой вполне достойный человек, и Вы не замедлите распознать его. Я говорю, что Франция в его особе теряет самое лучшее во многих отношениях, не потому, что господин де Мейян[1310] мой близкий друг. Лишившись большей части своего состояния, он жертвует оставшимся в пользу добродетели, не принимая никакой помощи, и в пользу литературы, отправляясь восхищаться славой нашей государыни и, если возможно, писать о ней.

Поскольку с ней соединяется и Ваша слава, дорогой князь, какое удовольствие доставляют мне Ваши изображения, сделанные двумя Казановами[1311]! Господин де Мейян подобен ван Дейку с рубенсовским колоритом. Сверх того, он станет Бургиньоном[1312] и ван дер Мейленом[1313]. Он один способен изобразить завоевание Тавриды — кисть Казановы здесь была бы слаба. Искусство господина де Мейяна выше, его произведения легче перевозить по всей Европе, а рамы столь же прекрасны. Полагаю, что он прибудет в Петербург через 4 недели, и надеюсь, что Вы его там застанете. Быть может, до той поры мусульмане и плохие христиане испросят у Вас прощения за свои ошибки.

Барон Бюлер перечислил мне все милости, которыми Вы, дорогой князь, удостоили Шарля. Вы неустанно покровительствуете своим друзьям, сыновьям своих друзей и своим почитателям, защищаете их. Хоть это и доставляет Вам удовольствие, позвольте мне поблагодарить Вас. Вы не любите благодарностей, и в этом отношении я не посмею Вам перечить. Впрочем, я верю Вам, как оракулу. Дорогой князь, Вы — мое восьмое чудо света, и хотя не обладаете, в отличие от колосса Родосского, несоразмерностью в членах и исполинскими размерами, однако уже принудили корабли проплыть у себя меж ног.

Прощайте, любезный и любящий князь. Позвольте броситься в Ваши объятия или на Вашу шею, как только они смогут, отцу и сыну. Боюсь, что Шарль окажется первым. Если так случится, то я стану к нему ревновать и, если смогу, предприму путешествие в Стамбул.

Курьер отправляется. У меня есть лишь время, чтобы поблагодарить Вас за обворожительные письма, продиктованные чистосердечной дружбой, в которых всякое слово стоит самой изысканной фразы в ином другом письме и на которые я могу ответить только нежнейшей и почтительнейшей преданностью.

Вена, 16 марта 1791 года.

Принц де Линь Г. А. Потемкину, Вена, 28 апреля [1791 г.][1314]

Отправляясь сей час в свою ставку в Землин[1315], я хочу выразить свое почтение достойному, многоуважаемому и неподражаемому князю. Капитан Эренатиус[1316], которого я уже имел честь Вам рекомендовать и который мог бы стать отличным майором от кавалерии, будет иметь честь передать Вам мое письмо. Не дремлющий ни днем ни ночью ради нашей великой императрицы генерал-фельдмаршал не может тратить время на докучливые обращения…

Г. А. Потемкин принцу де Линю, 23 апреля (4 мая) 1791 г.[1317]

Не имея времени много писать, обнимаю Вас от всего сердца, дражайший принц. Скажу Вам только, что пребуду всю свою жизнь Вашим преданнейшим и нижайшим другом и слугой.

Кн. Потемкин-Таврический

Карло Андреа (Карл Осипович) Поццо ди Борго (1764–1842), граф (с 1826)

Корсиканец, дальний родственник и заклятый враг Наполеона Бонапарта. Поццо ди Борго боролся за независимость острова, при поддержке английской армии возглавил Государственный совет Корсиканского королевства (1794–1796). Когда Наполеон отвоевал остров, Поццо ди Борго эмигрировал в Англию, затем в Австрию, в 1804 г. поступил на русскую службу и стал дипломатом. После Тильзитского мира был вынужден подать в отставку, но в 1812 г. вернулся, участвовал в войне против Наполеона в чине генерал-майора (1813), дослужился до генерал-поручика (1817) и генерала от инфантерии (1829). С 1814 г. посланник, а с 1821 до 1835 г. посол России во Франции, затем посол в Англии (1835–1839).

Принц де Линь пишет во «Фрагментах мемуаров»: «Поццо ди Борго более всех других исполнен огня и красноречия. Он заводит речь о предмете, не зная, что сказать, и незаметно все становится ясно, глубоко, ново и зачастую разумно»[1318]. С. С. Уваров вспоминает о тех, кого постоянно встречал в Вене у де Линя: «когда среди этой смеси гостей Вы замечали человека с огненным взором и смуглым лицом южанина, то был Поццо ди Борго, прелесть беседы коего, иная, чем та, что отличала беседу принца де Линя, имела притягательную силу и чей оригинальный, пылкий и совершенно современный ум замечательным образом подчеркивал в высшей степени принадлежавший восемнадцатому столетию ум принца де Линя»[1319].

Принц де Линь напечатал стихи, посвященные Поццо ди Борго, в том числе отправленные ему вместе с мемуарами кардинала де Реца («En lui envoyant les mémoires du cardinal de Retz»)[1320], ставшими весьма актуальными в конце XVIII — начале ХІХ в.[1321]

Принц де Линь К. Поццо ди Борго, Теплице, 27 [сентября? 1802 г.][1322]

У меня кружится голова. Какой стиль, какая страсть, какая мысль, облаченная в красноречивую и гармоничную прозу, что и в рассудительности не теряет нисколько, только если голова не увлекает автора чересчур далеко! Одним словом, сие сочинение очаровало меня несказанно. Что до тайн, так я предпочитаю в них верить, а не проверять. Что до его метафизики, так я не занимаюсь ни ею, ни простой физикой. Но если б вместо проходимца <…> что отвергает общество Господне, взять в качестве апостола восхитительного автора «Гения христианства», не осталось бы ни единого турка, иудея или, того хуже, неверующего.

Дабы превознести религию, он не брезгует ничем и превращает Вольтера и Руссо в двух отцов Церкви, о чем они и помыслить бы не могли. Он вдыхает жизнь во все, к чему ни прикоснется, создает слова и мысли, сам того не желая, но поддаваясь своему сильному порыву.