Виват, Россия, и Ваши прекрасные войска, и Ваши славные дела! Вспоминайте обо мне, дорогой князь, раз в месяц и не удивляйтесь, что я вспоминаю Вас каждый день и что моя нежная и почтительная преданность к Вам сохранится на всю жизнь.
Я надеюсь, что мы встретимся еще раз в Берлине, как мы встречались в Рымнике и Мартинешти[1290].
Вена, понедельник.
Принц де Линь Г. А. Потемкину, Вена, 5‐е число [между 15 ноября 1789 и апрелем 1790 г.][1291]
Вы видите сами, дорогой князь, что я великий человек, ибо распознал в Вас себе подобного. Ваша славная матушка Природа пустила Вас в свет, чтобы блистать в нем, но не предназначила поприща, и оттого одна сила влечения делает Вас способным ко всему. И вот, пренебрегая общими путями, Вы стали тем, кем желали быть: например, героем войны, не размышляя об этом много в мирный час; и выдающимся политиком, избегая участвовать в чужих интригах; и выдающимся управителем, не прислушиваясь к голосу рассудка, который обычно всему вредит, и следуя лишь велениям своего доброго сердца и здравого смысла.
Фортуна не так слепа, как о том думают. Она кладет свою повязку Вам на глаза, как Вы повязываете себе голову, когда полагаете, что у Вас болит голова. И если бы я не находил изображения аллегорий и апофеозов несколько скучными, я бы изобразил, как природа представляет Вас фортуне, которая, как я сказал, ясно видит и представляет Вас славе, а та ведет Вас за руку через Фокшаны, Херсон, Тавриду, Очаков, Аккерман[1292] и Бендеры[1293] к подписанию мира неведомо где.
Если ныне, дорогой князь, Вы будете столь же рассудительны в отношении себя, сколь рассудительны в отношении других, если дадите отдых своей голове, которая беспрестанно трудится, и, прогнав тревогу, которую порождает деятельность прекраснейшей души, станете заботиться о своем здоровье, сколь счастлива будет Ваша жизнь и сколь многие успехи Вас ожидают! Через некоторое время я приеду взглянуть на Ваше поведение и желаю, чтобы лишь я мог вызвать у Вас досаду разговорами об архитектуре, живописи, поэзии, скульптуре, языках, этимологиях и мануфактурах. Вы научили меня придерживаться Вашего мнения насчет войны, больших прожектов и их осуществления. У меня нет лучших средств, чтобы возразить Вам, как доказать свое равенство на бильярде и превосходство в шашках.
Время от времени я заглядываю в большой шкаф и смотрю с умилением на 5 своих русских мундиров. Отчего же расстояние между нами столь велико! Вы, равно как и я, уже множество раз замечали, особенно с тех пор, как мы удалились друг от друга, что до нас еще не бывало людей, созданных никогда не разлучаться.
Даже если бы дела не говорили за Вас, у меня здесь есть дражайший принц Ангальтский, который доказывает всем, что я вовсе не лгу на Ваш счет, и я могу отдать ему должное, ибо он подтверждает мои слова. Я едва не задушил в объятиях мельчайшего Чорбу[1294], ведь он недавно видел Вас.
Я прибыл из своего Сербского королевства, оставив там крепкий кордон в Чуприи, Ягодине, Лешнице и моем Белграде и прочих местах. И вот я в Вене, откуда меня торопят отправиться в Нидерланды, хоть это еще и не решено, не столько надежда на успех, сколько усердие лично услужить императору. В тех краях, равно как и в Галиции, слишком силен Герцбергов дух[1295], чтобы мы могли надеяться на счастливую и спокойную долю. Чтобы мой разум вновь был счастлив и покоен, я стану думать о милостях любезнейшего князя, о невыразимом счастье увидеть его вновь, едва только смогу, хотя в таком случае не обойдется без слез. Но сколь сладки такие слезы, когда их проливает чувствительное и признательное сердце!
Чорба отправляется сию минуту. У меня есть лишь время, чтобы вновь и вновь поклясться Вам в верности, почтении, нежности, преданности, уважении и восхищении.
Вена, 5‐е число.
Принц де Линь Г. А. Потемкину, Вена, 18 декабря [1790 г.][1296]
Любезный князь, говорят, что к Вам в армию отправляется курьер. Не могу удержаться, чтобы не напомнить Вам, что отец волонтера Вашей армии Шарля обожает Вас. Пребывающий у меня граф Гатески[1297] еще менее способен сдержаться и не передать для Вашей милостивой светлости сию записочку. Вам также не удастся сдержать себя и не написать записок в эти дни, а также не взять Измаил. Европа не сможет более сдерживаться и скажет, что я был прав, представляя Вас в Вашем истинном обличье — несравненного человека. Вашей империи невозможно будет удержаться и не покрыть себя славой. Король Пруссии[1298] не сможет удержаться и покроет себя позором, пожелав вмешаться в Ваши дела. Турки не смогут сдержаться и подпишут мир на Ваших условиях. Я не могу удержаться и не испытывать к Вам нежнейшую и почтительнейшую преданность.
Вена, 18 декабря.
Г. А. Потемкин принцу де Линю, б. д. [> 22 декабря 1790 г.][1299]
Я как нельзя более доволен принцем Шарлем. Теперь у него два отца — Вы и я. Ранение, хотя и совсем легкое, сильно беспокоит его. Дражайший друг мой, ах, будьте уверены, мой дражайший друг, что все написанное мной вызвано избытком чувств. Все полагали, что из нынешней моей кампании ничего не выйдет, и вот что случилось: от Прута и до Каспийского моря враг был бит, и как бит! Мой флот дал три баталии, в которых турки потеряли убитыми, пленными либо ранеными свыше десяти тысяч человек. Флагманский корабль, сей Константинополь флота, сожгли, а первого адмирала взяли в плен[1300]. В руки к нам попал хозяин, сиречь адмиральское 74-пушечное судно, которому я дал имя святого Иоанна Предтечи, а еще потоплен 64-пушечный корабль. Малые суда захвачены без числа, девять линейных кораблей повреждены так, что не в состоянии стрелять. Флот наш, войдя в Дунай, овладел Тульчей и Исакчей, для начала захватив в один прием сулинские батареи[1301]. Килия пала[1302], наконец и Измаил взят приступом, который я приказал дать во что бы то ни стало. Вся армия уничтожена, ибо гарнизон был силен и состоял по крайней мере из тридцати восьми тысяч человек, из них мы насчитали 24 тысячи убитыми и одиннадцать тысяч взяли в плен. Пленные сии меня весьма обременяют, сверх того, с ними еще тысяча восемьсот женщин. Успехи принадлежат Господу, а ошибки мне, меж тем Ваш невежда в военном деле что-то да совершил. Следует заметить, что мастера сего дела производят много шуму, дабы иной раз добиться отступления по правилам. Я же, оставаясь в глазах наблюдателей лежебокой, захватываю корабли, крепости и суда, снаряженные для битвы, чье число для меня утомительно. Турецкая армия была бита на Кубани, и их знаменитый сераскир Батал-паша[1303] попал в плен вместе со всей своей артиллерией и лагерем. Никогда еще противник не нес таких сильных потерь. Прощайте, мой дражайший друг, пребываю до самой своей смерти Вашим искренним другом.
Г. А. Потемкин принцу де Линю, б. д. [> 22 декабря 1790 г.][1304]
Я отправил своего сына[1305] с ружьем для Вас. Оно принадлежало Бутак-бею, сераскиру Кубани[1306]. Чувствую к Вам самую искреннюю преданность на всю свою жизнь.
Г. А. Потемкин принцу де Линю, б. д. [Яссы, февраль 1791 г.][1307]