Господин граф,
Посреди стольких дел верховный разум призывает также вспомнить о дружбе. 33 года назад я поклялся Вашему Превосходительству в оной, и Вы милостиво отвечали взаимностью. Я занимаюсь делом несчастнейшего и блистательнейшего принца Гонзага[1400], который просит меня рекомендовать его Вам, более из соображений справедливости, нежели интереса. Его права вполне признаны. Его титулы вполне известны. Когда благодаря великодушию Вашего императора наступит мир, достоинства эти, в свой черед, обретут цену. Ваше Превосходительство никогда не оставит услугами своего императора, ибо и Ваше великодушие мне известно. После интересов сего наследного принца или союзника полубогов вспомните также о моих интересах, то есть о моей нежнейшей и искреннейшей преданности Вам, дражайший граф, вкупе с высоким уважением и трепетным почтением, с которыми я имею честь быть
Вашего Превосходительства
Вена, 12 сентября 1813 года.
Граф Петр Александрович Румянцев-Задунайский (1725–1796)
Полководец, участвовал в Семилетней войне, двух войнах против Турции, фельдмаршал (1770), генерал-губернатор Малороссии (1764).
Принц де Линь описывает его в «Реляции моей кампании 1788 года против турок»:
Маршал, любезный настолько, насколько князь [Потемкин] был груб, осыпал меня ласками и обещаниями. Оба, по видимости, сходились лишь в одном: в желании одурачить императора и начать боевые действия не ранее июля, дабы все османские рати обрушились на австрийцев.
Я даже не сумел поругаться с Румянцевым, хотя и доказал ему, что он шесть раз нарушил свои обещания. Я пришел на следующий день. Он заключил меня в объятия, засмеялся, заплакал, пожалел меня, пожалел себя и по своему обыкновению принялся за старое[1401].
Принц де Линь продолжает рассказ в письме Иосифу IІ, датированном «Очаков, конец октября 1788 г.», но написанном для публикации в 1801 г. и отредактированном в 1809 г.:
Я покидаю дикие манеры и азиатские хитрости одного маршала [Потемкина] ради другого [Румянцева], чей европейский лоск скрывает нежелание подпортить репутацию. Я знаю, что он беспрестанно делает вид, что ему, к великому сожалению, мешают, чинят препятствия; но он красноречив, хотя и многословен, он любезен, обходителен, вид бравый, его обожают все, даже те, кого он поднимает на смех; он внушает войску отвагу, покоряет его дисциплиной, а штаб — благородством и изяществом манер: Европа уважает его, а турки боятся[1402].
Однако исключительно любезный тон переписки не может скрыть серьезные разногласия между русскими и австрийскими военачальниками, отсутствие четкого взаимодействия.
Принц де Линь П. А. Румянцеву, Кременчуг, 16(27) июня 1787 г.[1403]
Господин маршал,
Я никогда бы не решился выразить Вашему Превосходительству свои чувства восхищения и почитания, ибо Вы по праву можете удостаиваться подобного от всякого воина. Но поскольку я должен просить Вас о прощении за любовные похождения моего кучера, забывшего законы своей страны, я молю разрешить мне Вас потревожить.
Мне кажется, что на нем лежит большая вина. Соблаговолите, господин маршал, простить его и снять с него вину решением трибунала. Любовь не впервые заставляет нарушать клятву, но признаюсь, что такое поведение не к лицу старому извозчику[1404]. Мне бы хотелось, чтобы он тотчас же смог отправиться в путь к моему имению с одиннадцатью или тринадцатью лошадьми. Моя признательность будет равна моей почтительной преданности, с которой я имею честь быть надежнее прочих,
господин маршал,
Вашего Превосходительства
Кременчуг, 16 июня 1787 года.
Принц де Линь П. А. Румянцеву, Елисаветград, 4(15) января 1788 г.[1405]