Дорога навстречу вечернему солнцу

22
18
20
22
24
26
28
30

– Мама, Он всегда по-разному смотрит. Если я сердитый, злюсь на кого-нибудь, Он глядит строго, я даже смотреть на Него боюсь. А когда молюсь перед сном, Он – ласковый, добрый – добрый…

Глава девятая. В старшей школе

В старшую школу Паша перешёл с твёрдыми четвёрками, с тройкой только по русскому. В первосентябрьские дни он снова очутился в невнятной суете, похожей на ту, четырёхгодичной давности. Замелькали незнакомые лица, полилась торопливая разноголосая речь. Но в этот раз было легче. Рядом были знакомые-перезнакомые одноклассники, которым тоже было трудно. Все были растеряны, приспосабливались к новым учителям.

Математик только ругался оглушительно, а вот объяснял – бубня себе под нос, и так постукивал мелом по доске, что тот крошился в его твёрдых пальцах. Учитель откидывал седую прядь, и Паша робко смотрел на его квадратное, недоброе, так ему казалось, лицо. На самом деле математик не был злым, и Паша вскоре понял это.

Историчка, рыжая, стремительная, говорила громко, но быстро, нагромождая одну блестящую мысль на другую, не угнаться. Дети на её уроках быстро уставали, отключались, а она не видела пустых глаз, она реагировала только на шум, и пресекала его немедленно, бросаясь на нарушителя, как оса на муху.

Учительница географии, тяжёлая, в сиреневой вязаной кофте и с гладкими волосами, собранными в тугой узел на затылке, обладала тихим шелестящим голосом, и Паша глядел на неё, как на рыбу в аквариуме.

Радовался он только урокам русского языка и литературы. На них он редко получал четвёрки, но величавая, с певучим глубоким голосом Клавдия Владимировна хвалила его. Повезло, что она оказалась Пашиным классным руководителем…

Год был трудным, но подошёл к концу. Было объявлено чаепитие, принаряженный сын убежал в школу.

Люба опоздала. На столе валялись конфетные обёртки, стояли тарелки с обломками печенья, чашки с недопитым чаем.

Родителей пришло немного, они сидели стеснительной кучкой в углу. Дети же давали представление. Девочки исполнили танец под магнитофон, спели. Объявили конкурс… Люба поглядывала на сына. Он сиял. Ему было так хорошо, а у Любы вдруг комок подкатил к горлу. Почему она решила, что он – одинок, и будет вечно нуждаться в её помощи и защите?

Паша хлопал в ладоши, она поймала его счастливый взгляд, мотнула головой на дверь: «Я пойду?». Он радостно кивнул.

Люба вышла немного растерянная. И по дороге, и дома какая-то невнятная мысль не давала ей покоя.

Появился утомлённо-довольный Паша.

– Что-то я устал, – выдохнул он и прижался к матери. Она обняла сына, и они долго сидели молча.

Вечером, засыпая, Люба увидела вдруг: с детства, безрадостного, так как отец пил, душу её как бы окружала защитная оболочка. Она хранила от потрясений и обид, но и не давала выйти навстречу миру. Даже мужа Люба не захотела включить в свою обособленную сферу, и бессознательно страдала от этого. И вот родился сын…. Он стал частью её души, и думалось, что она – единственный проводник между ним и враждебным миром вокруг. И так будет всю жизнь.… Ведь он так слаб, беспомощнее многих обычных детей…

А потом всё стало переворачиваться, как в песочных часах. Сын в своей доверчивости мудрее её, матери. Он летит навстречу миру, в котором люди из дальних становятся близкими, он открывает его и для себя, и заново – для других.

Может, с детьми всегда так? Защитная оболочка стала расширяться, много людей вобрала в себя, а с рождением дочки и вовсе стала сквозной….

Оболочка эта – словно кокон для бабочки. И теперь он стал мал. Пора, пора, наконец, расправить крылья, услышать, как они шелестят!

А муж… Он любит их по-своему, а в дочери просто души не чает. Он изменился, и отношения между ним и Любой стали другими. Он стал уравновешеннее и мягче, она стала более спокойной и открытой, пришло ощущение семьи.

… Да, та девочка, с воротничком вышивки ришелье… Паша сказал по секрету, что она ему нравится. Неужто, когда он вырастет… И такая вот девчушка не побоится связать с ним свою судьбу?! Ведь в классе его воспринимают как обычного ребёнка, и друзьям плевать, какие у него уши. Ей, Любе, не помешать бы ему своими тревогами, чтобы защитный колпак не стал тюрьмой… И побольше доверять Богу…