Дорога навстречу вечернему солнцу

22
18
20
22
24
26
28
30

…Хирург рассматривал какие-то таблицы, водрузив локти на стол. Из-под шапочки на висках топорщились седые кудряшки. Совсем домашний добродушный дед, и не было в нём ничего властного и строгого, как показалось было перед операцией. Но всё равно в глубине Любиной души осталась настороженность. Она присела на краешек стула, слушала молча, не перебивая.

– Слух будет, процентов пятьдесят – шестьдесят. Нервный центр в порядке, а проводящего механизма, ну, знаете из школьного курса анатомии – молоточек, наковальня… Этих косточек – нет. Я сформировал барабанную перепонку и слуховой проход, пришлось пересадить кусочек кожи…

Теперь только поняла она, что за повязка у сына на левой руке, выше локтя…

– Будем надеяться, – прикрыв глаза, продолжал врач, – что результаты будут, и слух в прооперированном ухе станет гораздо лучше. Хотя – кто знает…

Побежали дни. Пашка носился по коридору, ходил в гости в соседние палаты. Мать ахала – возвращался с подарками: яблоками, журналами и коробочками из-под лекарств.

Вечерами Люба громко читала сыну сказки. Соседка внимательно слушала, а если надоедало, снимала «совиные» очки, отключала слуховой аппарат, и вскоре уже похрапывала, отвернувшись к стенке. Или, напротив, ничего не отключала, а доставала сумочку с косметикой, зеркальце, и вскоре оживлённо беседовала с одним из полосато-пижамных мужчин в коридоре. Все они казались Любе на одно лицо, она никогда не отвечала на их попытки завязать знакомство.

Но когда в палату, немного сутулясь, заходил худощавый Дмитрий, щёки её слегка краснели, и соседка быстро приметила Любино смятение:

– Вот что значит – внимание! За собою следить начала, волосы в порядок привела – ах! Богатые, густые, блестят… Вскружила голову мужику…

– Нет, нет…– вздыхала Люба, – При чём тут я? Он о Паше узнавал.

Со временем анестезиолог стал заглядывать всё реже, и соседка угомонилась.

Наконец наступил день выписки. Соседка даже всплакнула на прощанье, провожая их с Пашей.

А родной дом в посёлке встретил Любу с сыном темнотой зашторенных окон, запахом пыли и волглого белья.

Муж суетливо растопил печь, а после обеда торопливо собрался и уехал, как будто сбросил с плеч невидимый груз. Он не хотел признаться ни себе, ни жене, что дом, оставленный хозяйкой, держал его: не хотелось ни двигаться, ни ехать к друзьям. Он, приходя с работы, протапливал печь, перекусывал наскоро, часами лежал на кровати. Устав от мельтешения старенького, чёрно-белого телевизора засыпал… Дни были одинаковыми.

Теперь, когда комнаты будто осветились изнутри: хлопочет жена, топает и щебечет сын, дом разжал невидимые цапки и выпустил его –лети.

Вечером муж сказал Любе мимоходом:

– Я не знал, что мне будет так… – он подбирал слово, – так… пусто…

Он был несколько дней растерянно-нежным с женой, словно не мог окончательно поверить, что она рядом и никуда не денется. Но понемногу успокоился и погрузился с головой в свои, для него одного важные и неотложные дела.

Люба вышла на работу, Пашка отправился в садик, жизнь вошла в привычную колею.

Изредка, вспоминая больницу, острую короткую радость при встречах с Дмитрием, Люба вздыхала. Но ничего не было и быть не могло, и она смирилась с этим… Но если бы не сын, жизнь семейная стала бы невыносимо тоскливой.

Поэтому через месяц, когда Люба поняла, что беременна, она очень обрадовалась. Следом, тут же, нахлынули тревоги и волнения: вдруг и у этого ребёночка случится какое-нибудь отклонение? Но решила: будь что будет.