Коварная ложь

Эмери подарили сумку «Биркин», сделанную из страусиной кожи рвотного оттенка, которую она продала на следующей неделе, а потом умоляла меня отвезти ее в салон подержанных автомобилей за старой доброй «Хондой Йоланда» на моем «Аккорде» девяностых годов выпуска, который был на ходу и тысячу лет спустя.

Она купила подержанное корыто и по пути домой пожертвовала остаток денег с продажи сумки приюту для животных, миновав Вирджинию и ее друзей, отдыхавших в загородном клубе.

На следующий день Вирджиния заставила моего отца отвезти машину на свалку для утилизации, а Эмери повернулась к Риду, сказала: «Оно того стоило», – и на лице у нее было такое же выражение, как сейчас.

Дерзкое.

Самодовольное.

Непобедимое.

Я ждал, что она скажет что-нибудь, но она по своей привычке бормотала слова, которых я не мог расслышать, выбешивая меня этим. Я изучал ее губы, пытаясь расшифровать, что они произносили, пока не понял, что просто пялюсь на ее губы.

Тем временем насадка душа все еще работала, подавая столько воды, что хватило бы спасти Калифорнию от следующей засухи.

Наконец Эмери встретилась со мной взглядом и прижала ладонь к двери душа, прямо напротив моей щеки.

– Мне нравится, когда ты называешь меня «малолеткой», Прескотт. Это значит, ты хочешь меня.

Мои ноздри раздулись, глаз дернулся. Я понятия не имел, к чему она вела, но она играла в опасную игру. Ту, в которой я не хотел проиграть. Часть меня считала, что эти утверждения небезосновательны, но я хотел пресечь все это в зародыше.

– Осторожно, Уинтроп, ты смотришь на меня так, будто хочешь трахнуть, а мы оба знаем, это может случиться, только лишь если ты притворишься, будто приняла меня за другого.

– Ты не изменился, Нэш. – Ее презрительный тон задел меня… И я ненавидел себя за это. – Десять лет прошло, а ты по-прежнему лезешь в драку ради драки.

Она смотрела на меня так, будто видела насквозь. Мне нужно было доказать, что ничего она обо мне не знает.

– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. – Я расстегнул ворот и ослабил его, слова и движения были неторопливы. Пусть попотеет под потоком воды, – я не лезу в драки ради драк, черт подери. Я ввязался в драку, сбил костяшки пальцев, пролил кровь и сломал свои кости ради моего отца. Это преданность, которую Уинтропам никогда не понять.

«Ты не знаешь меня так хорошо, как тебе кажется. А, детка?» Бравада рухнула, как упавший занавес.

– Твой отец, – она запнулась на мгновение, но я не поддался на эту уловку. Я бы скорее доверил национальную безопасность Бену Ладену.

– Шокируй меня… Нечто, чего не знает всезнающая Эмери Уинтроп. – Я расстегнул три верхние пуговицы бесясь от того, как она прогнулась и уставилась на меня, бесясь от того, что мне это нравилось. Намеком показалась моя грудь, тут же покрывшаяся жгучими каплями конденсата. – У папы было больное сердце, ему требовались лекарства ежемесячно. Лекарства, которые стоили больше, чем могли позволить себе мои родители. Я узнал об этом, когда подслушал, как мама с папой спорили из-за счетов. Мне нужна была работа, но никто не платил достаточно хорошо. У нас не было медицинской страховки, а таблетки стоили три тысячи в месяц. Богатые жители Истриджа приезжали в Истриджскую среднюю школу и забирали бедных учеников, которым нужны были деньги. – Еще две пуговицы. – У меня были друзья, которые рассказали мне о боях. А потом ночь за ночью я проводил на ринге. Я часто выигрывал. Зарабатывал много денег для себя и еще больше – для придурков, которые ставили на меня. Я сказал маме, что устроился на работу, чтобы помочь со счетами. Я думаю, она всегда подозревала, как я зарабатываю деньги, но никогда не заговаривала об этом.

– Пока тебя не арестовали, – закончила Эмери, в ее взгляде зажглось понимание, – Бетти заставила тебя пообещать, что ты прекратишь.

Я встретил Фику той ночью в участке. Он стоял у входа, флиртуя с офицером, но остановился, увидев меня, и протер свою лысую голову тонкой рукой.