Коварная ложь

– Мне жаль. – Прядь волос упала ей на глаза, но она не шелохнулась. Удивление разлилось по ее лицу. Это мне очень не понравилось.

«Как всегда, великая актриса. За то, что притворялась верной сучкой Вирджинии, за то, что ударила мою семью ножом в спину, ты заслуживаешь “Оскар”».

– Эмери, – предупредил я.

Больше всего на свете я ненавидел извинения.

Самое скверное в извинениях то, что они следуют после того, как кто-то облажался.

Это все равно, что сказать: «Признаю, что я тебя подвел, а теперь ты должен простить меня за это».

С чего бы?

– Нет, – она шагнула ближе, пока кончик ее носа не коснулся стекла. Если бы дверь была открыта, она бы прикоснулась ко мне, – позволь мне объяснить. Я знаю, люди говорят «мне жаль» направо и налево, как будто это ничего не значит, но я не такая. Я верю в силу слов и никогда не злоупотребляю ею. Так что поверь мне, когда я говорю, что мне невероятно жаль, что с твоим отцом все случилось так.

Поверить ей? Никогда.

Вода лилась на пол. Капли усеяли стекло между нами, словно крупные слезы, бегущие наперегонки в ад. Она не заслуживала ответа, и я не стал дарить его ей.

– Вот почему ты ненавидишь меня, – прошептала она.

«Какая недогадливая».

Я не ненавидел ее за грехи ее родителей. Я ненавидел ее за то, что она знала и ничего не сделала. Я ненавидел ее потому, что папа не должен был умереть.

Вот почему я ненавидел себя.

– Нет, Тигренок, – мой взгляд, наконец, опустился на ее груди. Две полные, грушевидные, с твердыми сосками, глядящими прямо на меня. Если бы я взглянул ниже, смог бы рассмотреть ее киску. Я собрал всю свою силу воли, чтобы не сделать этого, и вновь посмотрел ей в лицо. Сказал многообещающе:

– Я ненавижу тебя за гораздо большее.

Я рассказал ей об отце. Сделал это, чтобы она могла страдать и тонуть в чувстве вины, как это делал я каждый день. Одинокий куст сирени, борющийся за жизнь без солнечного света.

Поникший.

Иссохший.

Пустой.