Некоторые побежали за штабеля. Другие схватились бороться. Третьи с ходу попадали ничком в траву.
— Хлопцы, чебрецом пахнет!
— Брешешь, откуда тут чебрец?
— Может, полынью? — не сдавался матрос. — Все равно нашим степом пахнет.
Коротконогий Петруня Бахмут, спрыгнув с подножки, зачем-то отряхнул коленки, заключил:
— Станция Шяуляй, выходи, братва, гуляй!
— Поздно схомянулся, боцман. Братва уже гуляет. Гляди, вон у платформы наши мореманы литовок тискают.
Другой добавил с завистью:
— А они ничего… Айда и мы, а?
— На чужой каравай рот не разевай!
— Ребята, а где же тот Мемель, далеко?
— Мемель за тридевять зе́мель. Еще как до Киева рачки…
— Брось темнить, я тебя толком спрашиваю.
— Перегона два — и море. Не торопись, успеешь нахлебаться.
— Эх, братки, «повоевать» бы месячишку здеся, в Шяуляе. Городок, видать, славный.
— Скоро погуляешь, — пообещал многозначительно главный старшина. Он сидел на траве, упершись руками за спиной. Китель расстегнут на все пуговицы. На груди рябит тельняшка. — Фрица до давишь — и лети, гуляй, салага!
Стоя на подножке своего вагона, Богорай крикнул Бахмуту:
— Боцман, что там?
— Наша «овечка» воду пьет — никак не напьется. — Петруня назвал «овечкой» старенький паровозик «ОВ». — Вон запыхтела. Курдюком подается к составу. Зараз двинемся.
15