Он взбежал по широкому многоступенчатому цементному крыльцу на площадку, что перед входом в ресторан, заглянул в зал. Ни Пэти, ни Гриши не увидел. Обогнув здание, подошел к кирпичному основанию вытяжной трубы, услышал знакомые голоса.
— Здорово, хлопцы! — подал поочередно руку Пэте, Грише. — Примете в компанию третьим?
— Охримович, держи! Починай первым. — Пэтя передал бутылку водки. Антон почувствовал ладонью, как она степлилась. Даже вздрогнул от воображаемого нудного глотка, который непременно застрянет в горле.
Деланно-просящим тоном Баляба начал:
— Хлопцы, давайте договоримся по-людски. Ну кто ж ее, собаку, пьет такую нагретую? И зажевать нечем. Нехай она ночует у меня в погребе до субботы. Нахолонет. Приходьте до моей хаты, посмотрите, как построился. Бутылка ваша будет на столе, а рядом еще одна. И до бутылок кое-что поставим, га?
— Шутковать вздумал? — насупился Гриша. — До субботы еще не одна пляшка донышко покажет!
— А ты, Пэтя, что скажешь?
Пэтя молчал, потупясь. За него снова вступился Гриша.
— Шо ты нам на глотку наступаешь? Ты кто? — ерепенился он, норовя упереться грудью в Антонову грудь.
— Отойди от греха! — предупредил Баляба. — Пэтя?..
Наконец-то Петро Гупало подал голос:
— Ни, так не годится, Антон Охримович, чтоб из рук вырывать. Лучше нехай она у меня постоит. У меня тоже погреб добрый, — Взял у Балябы бутылку, сунул ее в боковой карман пиджака. — Пить будем в выходной. Могила! — пообещал клятвенно.
Антон отпустил их с миром. А у самого душа болела. Сомневался, удержится ли его бульдозерист. Оказалось, не удержался. И еще ругал себя Антон за то, что когда-то, не задумываясь, бегал к Пэте с бутылкой. Чуть что понадобится — то ли огород вспахать, то ли дерево выкорчевать — берешь бутылку и к Пэте. Все так делали, и он так делал. Не предполагал, что эта бутылка по собственной голове ударит.
…Стоя на гусенице перекошенной машины, Антон заключил разговор:
— Вот что, салага, давай чеши к Диброве. И передай ему, что я хочу видеть на стройке не Пэтю Гупало, а другого хлопца.
— Мне что, я пойду! — обреченно ответил водитель, выбираясь из кабины.
К обрыву подвели тягач. Завели буксирные тросы. Усевшись на Пэтино место, Антон старался развернуть буксируемую машину, притормаживая левую гусеницу. Тросы заскрипели, врезываясь в бровку насыпи, начали по-ужиному изворачиваться. Увлекаемый ими бульдозер неловко и с величайшей неохотой попятился на гору.
На Ольгинском бугре показался Дибровин «газик» светло-коричневого цвета с белым полотняным верхом. На темном фоне придорожных посадок он выглядел чалым пятном. «Газик» остановился у птицефермы. К нему приблизились две женские фигуры в белых халатах. Стоя с левой стороны машины, женщины, видимо, разговаривали с председателем, которого не было видно. Антону, наблюдавшему за «газиком», его остановка показалась утомительно долгой. Был уверен, что с Дибровой миром не поладить, придется опять схлестнуться. Но теперь, надеялся, он разговаривать будет сдержаннее, без захлеба, который часто губит правое дело. Теперь Антон будет говорить не о себе, а о государственной стройке, о ее интересах и нуждах, о ее порядке и дисциплине, и потому, полагал, слова будут весомыми и убедительными. Диброва, ясно, вскипит. Но, перекипев, остынет, тракториста заменит, тут никуда не денешься. А не заменит — райком вмешается.
Но что он там медлит? Нет у него другого часу, чтобы с птичницами побеседовать? Антон почувствовал, как его начинает злить чалое пятно председательского вездехода. Он пересек площадку, перебрался по мостику через поток, зашагал по основанию плотины в сторону голубого вагончика, думая, что встреча должна состояться именно там. Вагончик служил исходной для всех начинаний точкой. Словно угадав намерения Балябы, «газик» проворно развернулся, запылил в сторону стройки. Сойдя с основного тракта, обогнул серебристо-белые цистерны нефтесклада, стремительно спустился с бугра, замер перед самым вагончиком. Облако пыли, взбитое колесами, оторвалось от машины, встало на дыбки, по-медвежьи неторопливо пошло вниз, в заросли лозы.
Диброва молодцевато выскочил из машины, поправил воротник клетчатой ковбойки, отряхнул брюки, стукнул ботинками о землю, сбивая с них пыль.