— Подорвешь корабль. Но сколько там погибло, сколько спаслось — разве проверишь?
— А раны у тебя есть?
— Рубцы остались.
— Покажи!
— Разве ты не видел?
— Покажи! — настаивал Юрко.
Антон снимал майку, переворачивался на живот. Увидя лиловые закраины глубокой когда-то раны, расположенной на правом боку, Юрко сперва торопел от боязни, затем, смелея, тянулся к давно зажившей ране, дотрагивался до нее пальцами. Антон чувствовал, как от легкого сыновьего прикосновения искристым холодом обдает все тело. Постепенно, казалось, пальцы сына теплели, и Антону становилось до слез щекотно от той теплоты…
Когда мотоцикл завяз в песке и остановился, обессиленный, Нина выскочила из коляски и, на ходу снимая кофту, переступив через юбку и оставшись в белом лифчике и темных трусах, кинулась в воду. Голова ее по-прежнему была закутана платком. Нина поплыла саженками. Широко и мощно вымахивая руками, удалялась от берега, держа направление на небольшое суденышко Петровского рыбколхоза — пустое суденышко, находящееся на якорной стоянке.
Юрко догнал ее у самого траулера. Тяжело дыша, спросил:
— Ты куда?
— В Турцию! — хохоча и брызгая ему в лицо, ответила Нина.
— Сдурела девка!
— А что?
— Давай отдышимся.
— Я не уморилась.
— Хватайся за якорный канат!
— Была охота!
Нина перевернулась на спину, погребла в сторону кормы. Сперва ввалилась в шлюпку, стоявшую на бакштове (на буксире), затем по канату влезла на корму траулера.
— Давай подниму!
Прилегла грудью к невысокому фальшборту, низко опустив к воде правую руку. Когда волна качнула суденышко и накренила его на борт, Юрко поймал ее руку. Оттолкнувшись всем телом от воды, схватился свободной рукой за фальшборт. Отпустив руку Нины, подтянулся и, легко выжавшись, прыгнул на палубу.