Потаенное судно

22
18
20
22
24
26
28
30

— И я говорю: хорошо бы.

— Возьму и сообщу Юрку: не верь ей, она тебя любит, ждет, страдает, только боится признаться. Напустила на себя гордость, Лолита Торрес, ходит обиженной. Вот не пиши ей больше — доразу вскинется.

— Неправда, неправда! — Нина упала ничком на постель, бьет подушку кулаками, мотает взлохмаченной головой, закашлялась, давясь пекучими слезами. — Неправда!.. Не нужен он мне такой, Лазурка, иным хотела видеть!.. — Она никак не может согласиться с тем, что произошло, считает себя опозоренной. Все получилось не так. Она хотела по-честному, как у людей. Когда бы все для них было ясно, судьбы их определились, они бы стали вполне взрослыми и независимыми, расписались бы по закону, поженились, — вот тогда бы… Зачем он разрушил ее задумки? Все свершилось не по ее воле, погано, преждевременно. От этого она страдает, доходит до негодования. «Обесчещенная, покрытка!.. Позор, ганьба!..»

Едва сдерживая слезы, Нана прижимает ее голову к себе, гладит по волосам, приговаривая:

— Он еще пожалеет, пожалеет…

2

Лука Терновой долго не мог решиться, идти ему или не идти к Балябам. Конечно, понимал, не его право вмешиваться в такие дела: и Юрко не дитя, и Нина не маленькая, слава богу, он по морям ходит, она десятый класс кончает. Ее мать в этом возрасте уже супружескую лямку тянула. Так что, получается, нянька тут ни к чему. Но и оставлять все на произвол судьбы негоже. Вроде бы следовало увидеться с Балябами, поговорить. Так, мол, и так. Мы к вам никаких упреков, а как вы к нам относитесь — скажите без утайки, разъясните, чтоб лишнего в голову не брали. Конечно, дети наши достигли возраста, и дело ихнее, как им быть на дальнейшее время, но все ж таки мы батьки и должны свою линию держать определенно.

Возможно, Лука и не решился бы на такой шаг, но его пугала перемена, происшедшая с дочерью. В прошлом открытая и ясная, она стала замкнутой и чужой. «Который же червяк ее точит? — гадал Терновой. — И до чего он ее доточит?» Подговаривал жинку, чтобы вызнала, какая у дочки докука, — мать все-таки. Но Нина и матери не открылась.

Между тем по всей «Румынии» только и слышно:

— Балябы — они хлопцы не промах!

— А шо таке?

— Чи вы не знаете?

— Ничогисенько не чув.

— Ну как же! Антонов сын, Юрко, спав, спав с Тернового дивчиною, а опосля покинул ее и, гай, в моряки подался.

— Вот бисова шкода! А я думал, он ничего хлопец.

— Э, кум, оставьте! Рази путная людина станет так робить? Мы раньше як жили? Щоб усе по закону! А теперь только и слышишь: то сошлись, то разошлись.

— Мо́лодежь, одним словом.

— Потому шо за душою ничего нема, одни проигрыватели.

— Як, як вы кажете?

— Проигрыватели… Нехай бы уж в городе, а то и в слободе от них спасения нету. Ходят, як попы, гривастые, усастые, бородастые. Штаны в нарочитых заплатах, сорочки в попугаях…

— И коробки на шлеях через плечо.