— То-то, вижу, не настоящий старатель!
Когда пробоина была заделана и из нее уже не хлестал свистящий поток, а только слабые струи разметывало веером, бойцы расслабленно всхрапнули клапанами масок, стоя по колено в воде. Командир отделения доложил в центральный пост:
— Заделана пробоина. В отсек принято две тонны воды.
По трансляции объявили:
— Течь устранялась четыре минуты.
Офицер подошел к месту «аварии», постучал по бревну, будто проверяя его на прочность, пнул ногой. Убедился: работа выполнена надежно, но времени затратили многовато. Поэтому недовольно заметил:
— Долго возились! Оценка три балла.
Назар Пазуха сожалеюще качнул головой:
— Бесова робота.
После отбоя тревоги ребята сорвали ненавистные маски. Потные, распаренные, переглядывались, будто в чем виноватые. Выбирались через люк на волю неохотно. Козодоев, встречая каждого взглядом из-под козырька фуражки, озабоченно повторял:
— Придется позаниматься!
В соседнем отсеке разыгрался буйный «пожар», оранжевое пламя обняло все пространство. Мечась в чадном дыму, люди направляли струю пены в самое логово огня. В застекленные иллюминаторы, находящиеся по обеим сторонам задраенного люка, было видно: какие-то огромные странные существа ходили в огне безбоязненно и нетронуто. Их костюмы по временам жирно лоснились, зеркалили. И сами они выглядели раскаленными, излучающими неслыханную жару. Пена клубилась, заполняя пространство. По мере ее наступления языки пламени укорачивались. В отсеке стало темно, как в потухающей печи. И вот — полная темнота и тишина. Показалось, будто сбивавшие пламя сами вдруг обуглились, перестали дышать.
Лейтенант Толоконников стоял внизу, у строя. Озабоченно пошевеливая выдававшейся вперед тяжелой нижней челюстью, он наблюдал, как готовятся к аварийным работам новые пятерки.
То ли надышался парами солярки, бьющей из форсунок, которые изображали пожар, то ли настудило голову холодными потоками из учебных пробоин, то ли вошло в него так глубоко и всерьез возбуждение от дневных тренировок — к вечеру Юрий почувствовал, что тело его колотит лихорадка. Мысли теряли обычную стройность и последовательность, скакали, обрываясь, губы странно пересыхали, в плечах ломило. Нечто подобное, помнил, он испытал в детстве.
Случилось это зимой. Задумал побегать по свежему ледоставу. А тут еще и пацанва подзадорила:
— Чи перескользнешь через всю речку, чи нет?
— Раз плюнуть!
— А ну-ну!
Он кинул на лед камень. Тот запрыгал, заскользил, оставляя на черном ледяном стеклении речки белые пятна ударов и синеватые ломаные линии трещин. Затем, словно в пропасть, сам бросился на лед, решив, что перескользнет по нему до противоположного берега. Лед угнулся мягко, запружинил и на самой середине разошелся широкой промоиной, упустив Юрку в студеную глубину.
Прабабка Оляна растирала его нашатырным спиртом, больно шибающим в нос, обкладывала овечьей шерстью, кутала в рядно, поднимала на печь. Юрий все время ощущал под ногами неверный лед — и это больше всего пугало. Дыхание останавливалось, тело чувствовалось деревянным, он падал в бездну медленно, без надежды на спасение…