История попыток, которые многие патриархи, сменявшие один другого в императорской столице, предпринимали, чтобы привлечь монахов на свою сторону, была бы интересной, хотя не всегда поучительной. Среди шестидесяти епископов, занимавших Патриарший престол от Митрофана до Фотия, больше двадцати были объявлены еретиками или были создателями ересей. В IV веке этот престол сорок лет был в руках ариан; Несторий стал отцом ереси, которую до сих пор исповедуют жители большой территории бывших византийских земель, а Акакий создал раскол, продолжавшийся тридцать пять лет. В VII веке шестьдесят четыре года подряд, от Сергия Первого до Иоанна Пятого, ошибочные взгляды монофелитов явно или скрыто распространялись, поддерживались и даже навязывались силой, и делали это патриархи; в VIII и IX веке эта ошибка тоже нашла себе защитников на Патриаршем престоле, и учение иконоборцев около восьмидесяти лет имело на этом же престоле открытых сторонников. После прекращения тогдашних преследований греческая церковь из пятисот следующих лет почти половину провела вне римского причастия.
Наряду с этими епископами, отвергшими кафолическое учение, сколько было других, с нетвердым в решениях умом и непостоянным характером, которые постоянно колебались, переходя от одной партии к другой, не имея мужества решить, на чью сторону встать, пока не узнают мнение правителя, которому были обязаны своим возвышением и благосклонность которого для них была важнее их долга, случайные епископы, сильные лишь против тех, кого уже преследовали гражданские власти, – против римского папы и православных монахов.
Но были и другие пастыри; в каждом веке среди них находились такие, чьи ученость и добродетель делали честь константинопольской церкви, каждая новая ересь находила противников, умевших бороться с ней и терпеть гонения, защищая истину, и святых на Патриаршем престоле было так же много, как еретиков.
Епископов ариан или полуариан Евсевия, Евдоксия и Демофила сменили святые епископы Павел, Евагрий и Григорий Назианзин. Нектарий, быстро возвышенный от просто катихумена до самой высокой из церковных должностей, человек добродетельный, но неопытный и снисходительный почти до слабости, оставил Константинопольский престол прелату предприимчивому, закаленному долгим апостольским служением во втором городе империи – Антиохии, пылкому защитнику христианской морали, горячо восхвалявшему монашескую жизнь, одинаково знаменитому своим красноречием и своими добродетелями – знаменитому Иоанну Златоусту.
В V веке тоже было много святых патриархов – Аттик, Сисинний, Максимиан, сменивший на Патриаршем престоле Нестория, Прокл, Флавиан, Анатолий и Геннадий. В VI веке были Македоний Второй, Мина, Евтихий. В VII веке, таком беспокойном из-за ереси монофелитов, все же было много святых епископов во главе константинопольской церкви. А VIII и IX века, время жестокой борьбы, породили героические добродетели, достойные самых лучших дней церкви: это было время святого Германа, святого Павла Четвертого, святого Тарасия, святого Никифора, святого Мефодия и святого Игнатия, чье непобедимое постоянство не было сломлено упорным и ожесточенным давлением его грозного противника Фотия.
Зная это, легко понять, насколько разным было положение монахов при разных патриархах. Нечестивый Македоний, «враг Святого Духа», подавлял жестоким обращением сопротивление монахов-кафоликов и старался противопоставить им монахов, набранных в основанные им монастыри. Златоуст использовал свой авторитет главным образом для того, чтобы поддержать воодушевление и порядок в рядах монахов. Несмотря на временную слабость некоторых монахов, он всегда страстно защищал монашескую жизнь, но, как пишет о нем Пюэш, «умел обратить свое мужество против нищенствующих монахов, которые злоупотребляли немного суеверным милосердием мирян». Он, по словам Созомена, «воздавал величайшую хвалу тем, кто мирно вел философскую жизнь в своих монастырях; он проявлял величайшую заботу о том, чтобы они не терпели никакой несправедливости и имели все необходимое для жизни. Но тех, кто выходил из своих монастырей, кто показывался на городских улицах, он сурово порицал и упрекал в том, что они бесчестят этим звание монаха».
Молва, прославлявшая добродетель и мудрость этого святого константинопольского епископа, дошла даже до монахов, живших отшельниками в Египте. Большая группа этих монахов, спасаясь от жестоких преследований со стороны александрийского патриарха Феофила, который обвинял их в следовании ереси Оригена, приехали, во главе с самыми известными из них, четырьмя Великими Братьями, к Иоанну Златоусту, просить его о защите. Их было около трехсот; вначале они бежали в Палестину, но, поскольку Феофил преследовал их и там, Великие Братья и еще восемьдесят монахов приехали просить о правосудии в Константинополь. Святой епископ был тронут их несчастьем, согласился их принять, дал им убежище и пожелал помочь им в их нуждах, но не допустил их к причастию, так как они были отлучены своим патриархом. Это был яркий пример положенного уважения к законной власти и одновременно величайшей щедрости и милосердия.
Другие патриархи (читатель поймет это из истории великих ересей) были для монахов то Златоустами, то Македониями – то горячими поклонниками, то заклятыми врагами. Та пылкая страсть, с которой они защищали или преследовали монахов, объясняется постоянной заботой пастырей о том, чтобы полностью сохранить власть над этой избранной частью их паствы.
Другой причиной того, что патриархи сохраняли влияние на монахов, было то, что сам патриарх часто был членом большой монашеской семьи. Самые святые епископы Востока прошли обучение в василианских монастырях, которые были чем-то вроде семинарий. С тех пор как большинство священников и дьяконов своей невоздержанностью сами лишили себя права на должность епископа, Патриарший престол почти всегда находился в руках монашеского сообщества. Даже епископы, избранные не в монастырях, обычно перед вступлением в епископскую должность принимали постриг и надевали монашескую одежду, а потому были должны следовать всем монастырским добродетелям, хотя бы внешне.
Например, святой Григорий Назианзин долго упражнялся в монашеской дисциплине под руководством своего друга святого Василия, а святой Златоуст целых четыре года подвергал себя всем тяготам аскетической жизни поблизости от Антиохии.
Несторий, Максимиан, Евтихий, Иоанн Постник, Пирр, Кир, Константин Второй, Никифор, Мефодий, Игнатий были выдающимися монахами в монастырях до того, как их призвали на патриарший престол.
Были и другие патриархи, несомненно принадлежавшие к монашескому сообществу. Известно, что каждый патриарх имел рядом с собой синкелла или протосинкелла – соседа или старшего соседа по келье, который был свидетелем его поведения и его советчиком в делах, и обычно эту должность занимали монахи. Например, синкеллом патриарха Тарасия был монах Георгий, а синкеллом патриарха Иерусалимского – монах Михаил. Синкелл был первым министром или первым заместителем патриарха, поверенным его самых тайных мыслей, хранителем его авторитета и часто становился его преемником. Например, Иоанн Второй, синкелл Тимофея, стал контантинопольским патриархом, а его самого сменил на Патриаршем престоле его синкелл Епифаний. Патриархи Феодор Первый, Анастасий, Иоанн Седьмой, иначе Ианнис, тоже исполняли эту должность при своих предшественниках. Позже обычай возводить на Патриарший престол главного из синкеллов распространился еще шире. Звание протосинкелла было чем-то вроде кардинальского звания у католиков, обычно он был главнее даже митрополитов, и эта должность была самым верным путем к наивысшему сану патриарха.
Тем не менее синкелл и патриарх не всегда ладили между собой. Константин Первый склонялся к кафолическому учению, а его синкелл и преемник Феодор все свои силы отдавал пропаганде ошибочного учения монотелитов. Антоний Силлейский и его синкелл Иоанн оба были иконоборцами, но к православным относились совершенно по-разному: Антоний лишь показывал, что презирает их, а синкеллу любая пытка для них казалась недостаточно жестокой, и особенно он был озлоблен против монахов. Еще одним синкеллом, совершенно непохожим на своего епископа, был дьякон Анастасий при святом Германе. Анастасий мечтал лишь о том, чтобы в свою очередь стать патриархом, и, чтобы вернее достичь своей цели, стал шпионом и сообщником императора, которому сообщал слова Германа со злонамеренными примечаниями или без них, но имея коварные намерения. Феофан сообщает, что Герман, которому стало известно о поведении Анастасия, по-отечески упрекнул его. Однажды, когда они оба шли к императору, слишком торопившийся Анастасий наступил на одежду патриарха, а тот лишь сказал: «Не идите так быстро, вы не опоздаете на Ипподром». Позже именно на Ипподроме по приказу Константина Пятого Анастасию выкололи глаза, посадили его на осла задом наперед и так показали толпе. Все синкеллы патриарха Тарасия тоже были шпионами на службе у Феодоты, второй жены Константина Шестого. Все его слова и его малейшие поступки всегда имели свидетелями этих неверных министров.
Звание синкелла было не единственным титулом, который присваивали монахам. С V века многие монахи были священниками или дьяконами и могли быть назначены на все церковные должности. Они занимали места среди администраторов Великой Церкви, получая должность ее эконома, скевофилакса, сакедллария, хартофилакса и иногда поднимались со своей должности на Патриарший престол. Например, Флавиан, а также Македоний Второй и его преемник Тимофей были скевофилаксами Великой Церкви, Кириак и Павел Второй ее экономами, Фома ее сакелларием. Были и те, кто занимали сразу несколько должностей: Иоанн Пятый был первым защитником и хартофилаксом, Каллиник – скевофилаксом Влахернской церкви Богородицы. Все эти должностные лица патриаршей церкви, окружавшие патриарха, были его двором в полном смысле этого слова, и похоже, что монахи были главной частью этого двора и теми советниками, к которым патриарх прислушивался чаще всего. Для народа лучшим подтверждением правильности православной веры епископа было то, что он жил в мире с самыми святыми монахами и общался с ними, а самой надежной гарантией его добродетелей было соблюдение им правил монашеской жизни. Фотий, принимая пострижение и надевая монашескую одежду перед своим посвящением в сан епископа, хорошо знал, какой престиж это мрачное одеяние по-прежнему имело в глазах суеверной толпы.
Таким образом, благодаря личному влиянию, воспоминаниям о монашеской жизни или монашеским привычкам, через своего экзарха, своего синкелла и все свое окружение, благодаря постановлениям соборов и канонам Отцов, то есть епископов, а также благодаря уважению, которым он из-за своего звания пользовался в империи, патриарх имел над монахами ничем не ограниченную власть во всех вопросах дисциплины и веры. Его право расследования по отношению к ним было так велико, что для монахов единственным настоятелем на самом деле был не игумен их монастыря, а их епископ.
Какой становилась огромная армия монахов при таких разных пастырях, сменявшихся на Патриаршем престоле в Константинополе? Если епископ, занимавший этот престол, проявлял на нем добродетели Василия или Златоуста, отличался мужеством Германа, Никифора или Игнатия, или если был, как Фотий, изворотливым, беспринципным и бессовестным, или если был послушен капризам императоров больше, чем требованиям православной истины, или если ему приходилось бороться против первосвященника старого Рима и прекратить с этим противником общение, следовали монахи за патриархом или нет? Были они более верными Богу, чем кесарю? Предпочитали или нет уроки епископа Нового Рима наставлениям апостольского папы? Как откликались на такие события души этих монахов, обманутые невежественными или порочными вождями, часто сами невежественные и страдавшие от того тревожного любопытства, которое Боссюэ называет чумой душ, губителем набожности, матерью ересей? Колебались эти души, как лист под ветром, из стороны в сторону от каждого изменения в религиозных догмах или оставались непоколебимо верны православию?
Чтобы подробно ответить на каждый из этих очень сложных вопросов, нужно было бы пересказать содержание всех богословских дискуссий, которыми полна история религии в Византии, и показать, какой именно была роль монахов в каждой из них. Но такое исследование было бы слишком длинным, а его предмет слишком деликатным для этой работы при ее ограниченном размере. Возможно, для той задачи, которую автор поставил себе, будет достаточно отдельного рассказа о том, как с самого начала вели себя эти монахи по отношению к той или иной ереси, и об их большой роли в знаменитых экуменических соборах, проходивших в Эфесе и Халкидоне. Немного дальше читатель узнает о роли монахов в тех долгих спорах о святых иконах, которые тревожили империю в течение большей части VIII века и почти весь IX век.
Глава 2
Монахи на Вселенских соборах в Эфесе и Халкидоне
Примерно спустя век после основания Константинополя произошли памятные события, которые показали всем, какое сильное влияние столичные монахи уже тогда, наряду с самими патриархами, оказывали на направление умов в области религии. Священник Анастасий, один из приближенных и синкелл патриарха Нестория, вместе с ним приехавший в столицу из Антиохии, в одной из своих проповедей оспорил догмат о божественном материнстве Пресвятой Девы Марии. «Мария, – сказал он, – была человеком, а Бог не может родиться от человека. Поэтому пусть никто не называет Марию матерью Бога». Эти слова вызвали горячие протесты у духовенства и народа.
ebooksa