Дороги в горах

22
18
20
22
24
26
28
30

— Если так, то конечно…

Потом говорили о Бабахе. Его попросили рассказать, как все произошло. Бабах встал, но сказать ничего не сказал, только мял в руках шапку да так умоляюще смотрел на Геннадия Васильевича, что тому неудобно стало. Отвел в сторону глаза и спросил:

— Что ж молчишь, Бабах?

— Что говорить? Сам все знаешь, и он все знает. — Бабах кивнул на заведующего овцефермой, который выезжал на место происшествия, беседовал с Чмой.

— Расскажи, как овец проспал! — требовал Ковалев.

— Кто спал? Я опал? Совсем не спал. А кошары почему нет? Как его караулить такая ночь?

— Что с ним нянчиться! — сказал заведующий овцефермой. — Указать дорогу из колхоза, и все! Видишь, кошары нет… Нашел оправдание. А как другие под такими же навесами содержат овец? Не травят волкам…

Остальные члены правления молчали, но это молчание напоминало предгрозовое затишье. Волнуясь, Клава двинулась на стуле, окинула быстрым взглядом членов правления. Мрачные все… А Бабах низко опустил голову. Клава не видит его лица, но пальцы Бабаха усиленно мнут шапку. Вот сейчас, сию секунду скажут «исключить», и все…

— Товарищи!

Клава поспешно вскочила, цвет лица ее почти не отличался от красного сукна на столе Ковалева. Девушке хотелось сказать много. Сказать так, чтобы все поняли. Но сказала она всего несколько слов, да и то, как ей потом показалось, очень незначительных, даже глупых. — Товарищи! Да как же это, а? Так сразу? Разве можно? Ну выгоним, а потом что с ним?

— А ведь девка правильно говорит, — подал из угла голос Сенюш Белендин. — Как можно сразу? Сразу только хворост рубят. Волков развелось столько, палку брось — в волка попадешь. Они к сарлыкам подступались, только не вышло. Бить волков надо, всем бить.

Клава поблагодарила старика взглядом, Кажется, все… Миновала гроза… Теперь не выгонят. Облегченно вздохнув, Клава села.

— Мне тоже думается, что так круто с Бабахом поступать не следует, — сказал Геннадий Васильевич. — Работал он хорошо… Но ошибся… Со всяким такое может быть. Вот если повторится, тогда все. Тогда, Бабах, придется нам пойти в разные стороны. Понял?

Бабах утвердительно кивнул и совсем неуместно улыбнулся.

После заседания члены правления, выкурив по самокрутке, разошлись. Клава перечитала протокол, поправила кое-какие фразы и отдала его Ковалеву. Тот спрятал протокол в ящик стола.

— Правильно выступала, только волновалась. Надо спокойней, Хотя привыкнешь… Пошли! Накурили… А Бабах сразу отправился на стоянку к жене. Обрадовался.

Когда Ковалев закрыл кабинет, подошла Эркелей.

— Все заседали? Наверное, поумнели здорово. А я натанцевалась досыта.

— Кому что нравится, — заметил Геннадий Васильевич. — Потанцевать тоже неплохо.

Перебрасываясь шутками, они неторопливо двигались к выходу. Впереди — Эркелей и Клава, а за ними — Ковалев с ключами в руках. И вдруг дверь широко распахнулась. На пороге появилась женщина в расстегнутом пальто и кое-как наброшенном на голову платке.