— Кажется, так. В сорок третьем меня первый раз ранило. Двадцать седьмого-сентября.
— Вот не видались семнадцать лет, а встретились — начинаем виражи строить.
— Да не то что виражи… Ну да ладно! — Степанюк прихлопнул ладонью по столу и решительно заявил: — Не могу я так, Валерий Сергеевич, не привык. И не привыкну. Точно говорю… Вот ты давеча интересовался, почему трактор стоит. Теперь он работает. Это точно! Но сколько мне пришлось поморочиться, чтобы он заработал. Этот Алешка — парень с секретом, как вот раньше сундуки у кулаков… Помнишь?
Хвоев кивнул.
— Помню, как же… Железом окованные и где-то там кнопка.
— Точно! Вот и у Алешки где-то похожая кнопка, должно, имеется. С норовом парень. Трактор знает не хуже, чем кадровый солдат винтовку. Работать возьмется — удержу нет. А с напарником своим, Васькой, будто сведенные. Из-за пустяка поцапаются. Даже до драки доходило. Пробовали их развести по разным машинам — ни тот, ни другой не соглашается. Выходит, вместе тесно, а врозь скучно. Ну, а позавчера у Васьки рука разболелась. Разнесло всю. Просит он своего напарника, чтобы поработал. А тот ни в какую, уперся, как бык. Бригадир около него и так и эдак, а он знай свое: «Не обязан!.. Знаем мы эти болезни». Он бы, конечно, покуражился и согласился. Но тут откуда ни возьмись директор. «В чем дело? Почему трактор стоит?» Бригадир вгорячах и бахни ему все как на духу: так, мол, и так. Грачев сейчас же в вагончик. Выгнал оттуда всех и кричит Алешке: «Иди сюда!»
Что они там говорили — я не знаю. Но рассказывали, Алешка вскорости вылетел из вагончика весь красный, как из парной. «Пошли вы, — говорит, — все!.. Федька, — это он к пареньку-горючевозу, — поедешь на отделение, захвати мою постель». А сам напрямик, через гору — домой. Прибежал ко мне с заявлением. «Не уволишь, — толкует, — уеду так. Мне плевать! Не допущу, — говорит, — такого обращения».
Я этого чертяку Алешку нисколько не оправдываю. Но и директору нельзя так. Он во всяком деле через коленку ломает. Нахрапом. Никакого уважения к человеку. Вот потому я, Валерий Сергеевич, и не рад, что взял на себя такую обузу. Признаться, мне тоже, перепадает. Да и народ жалко.
Хвоев сидел напротив Степанюка. Облокотясь на стол и подперев ладонью щеку, он все время внимательно слушал. Потом вдруг встал и, большой, грузный, взволнованно затоптался по тесной горенке.
Степанюк, следя за гостем, обеспокоенно подумал: «Дернуло меня начистоту… Похоже, не зря поговаривают, что Грачев — дружок первому секретарю. А наша дружба что? За семнадцать лет она заржавела, забылась».
— Может, Валерий Сергеевич, чайку еще?
— Нет, спасибо. Я на воздух…
Пригнувшись, Хвоев шагнул через порог в сени, сбросил крючок.
Темная весенняя ночь дохнула в разгоряченное лицо сырой прохладой. И от этого легче стало в груди, но мысли не успокаивались. Опять! Опять он промахнулся… Сколько таких промашек! Выходит, Татьяна Власьевна была права? Она тогда сказала, что не верит в Петра Фомича. Ей, конечно, лучше знать: она жена. А он вот поверил ему. Да и как не поверить, если Грачев работал управляющим отделением, председателем колхоза.
За спиной скрипнула дверь, и послышался осторожный голос Степанюка:
— Валерий Сергеевич, в пиджачке-то простыть недолго. Весенняя сырость — она вредная.
— Да, пошли спать, — сказал Хвоев.
Утром за завтраком Валерий Сергеевич был хмурым. Не притрагиваясь к глазунье и блинам, он попросил стакан крепкого чая. Пил его молча, горой нависая над столом. «Что с ним? Чем не угодил?» — терялся в догадках Степанюк, пытая исподтишка гостя взглядом И тоже молчал.
Вот Хвоев встал, оделся и подал хозяину руку.
— Спасибо за гостеприимство. Рад, что встретились, Ефим Александрович. Одно мне не понравилось — взял ты вчера под сомнение нашу боевую дружбу. Извини, я человек откровенный… Времени, конечно, много прошло, но все равно.
ebooksa