— Григорий Степанович, буду ругаться! — Ермилов влетел на середину комнаты. Не замечая ни Клавы, ни Ковалева, он уставился возмущенным взглядом на Кузина. — Вынужден ругаться. Да! Да!
— Сергей Осипыч! — Кузин с укоризной показал глазами на гостей. Ермилов мигнул белесыми ресницами, буркнул: — Здравствуйте.
— Вот опять без шарфа, — Кузин взял Ермилова за полы распахнутого полушубка, но тот сейчас же сердито вырвал их.
— Не надо, Григорий Степанович. Зубы не болят… Почему на пятое поле навоз не вывозят? Два дня как договорились… Так не пойдет! Нет!
— Вон ты о чем… — Кузин натянуто улыбнулся. — Вывезем. Сказал — вывезем, значит, вывезем. Двадцать первый я тогда в лес отправил. А вот завтра…
— Не надо завтраками кормить, Григорий Степанович. Я уже распорядился. Двадцать четвертый на ферме, грузят.
Кузин крякнул с досады, но нашел силы смирить себя.
— Послал — и хорошо. О чем разговор?.. Я же не враг какой.
Ермилов улыбнулся, отчего на лбу и у глаз обозначились морщинки. Сбросив на диван полушубок, он, худой, костлявый, зашел за стол, начал копаться в бумагах. В его походке и в движениях музыкальных пальцев — нервная торопливость. Чувствовалось, человек всегда спешит, ему никак не хватает времени, и потому все в нем кипит, трепещет нетерпением.
— Чем занимался, что опять тут ночевал?
Ермилов, будто не слыша, продолжал копаться в бумагах, потом вдруг поднял голову. Глаза его зажглись мягким зеленоватым огнем, от которого всем стало тепло и пропала неловкая скованность, вызванная только что происходившим резким разговором.
— Будешь сидеть, если жизнь человеческая такая короткая, а сделать хочется много… Да, кстати, Геннадий Васильевич, и вы, Клава, сколько, по-вашему, можно взять, допустим, пшеницы с гектара?
— Это смотря где, — заметил Григорий Степанович. — Какие, значит, земли, какой год?
— Земли самые наилучшие. Солнце и влага.
— Ну, тогда, — Кузин взглянул на Ковалева, — тридцать и даже больше.
— Берут до сорока центнеров, — уточнил Ковалев, — не тут, у нас, конечно.
— Сорок? А вот если двадцать тысяч центнеров с гектара? И три таких урожая в год?
Кузин хмыкнул и отступил, а Ермилов хлопнул ладонями по столу и по-детски звонко расхохотался.
— Смотрите! Смотрите! Он думает — я спятил.
— Да нет, я ничего… — смущенно оправдывался Григорий Степанович, хотя в самом деле такая мысль стрельнула в голове.
ebooksa