— Точно! Он самый…
Они обнялись и поцеловались. Возле крупного Хвоева Степанюк, маленький и щуплый, казался подростком.
— Откуда взялся? Ведь ты где-то в Воронежской области жил?
— Точно, Валерий Сергеевич, жил там, а потом вот сюда перебрался. Сын у меня тут, в геологии, в партии. Нахвалил здешние места — вот мы и подались. Полгода как уже тут. Слыхал, что секретарем тут Хвоев: Думаю, надо узнать, уж не тот ли, не Валерий Сергеевич. Да все недосуг было. А потом, думаю, не может быть. Мало ли однофамильцев…
— Ты не управляющим ли здесь?
— Точно, Валерий Сергеевич. Сосватал меня Грачев. Третий месяц…
Остаток дня Хвоев провел на отделении и здесь, у Степанюка, заночевал.
Когда сели ужинать, хозяин поставил на стол бутылку коньяку. Хвоев запротестовал:
— Ты, Ефим Александрович, уволь, нельзя мне ни капли. Сердце, понимаешь.
— Нельзя так нельзя. Я ведь тоже не падкий на это. — Хозяин без всякого сожаления отставил на подоконник бутылку.
До часу просидели они за столом, пили чай, вспоминали фронтовую жизнь.
Встретились они в сорок втором при формировании запасного полка. Старшего лейтенанта Хвоева назначили тогда командиром роты, в которой уже хозяйничал старшина Степанюк. О старшинах во время войны в шутку говорили, что любого из них можно без следствия и суда сажать в тюрьму, дескать, никто из них охулки на руку не кладет. И Хвоев, побывавший на фронте, выходил из себя, когда слышал или замечал обкрадывание солдат. Вот почему Хвоев поначалу относился к Степанюку настороженно, с недоверием. Но как только выехали на фронт, сомнения Хвоева развеялись. Степанюк оказался из тех старшин, о которых говорят: «Он душу за солдата отдаст». На длительном марше или в самом жарком бою, когда невозможно поднять головы, солдаты своевременно получали и горячую пищу, и «сто грамм», и махорку. В других ротах нет, а Степанюк доставит. Сам приползет на передовую с термосами, но доставит. И все по норме, грамм в грамм — столько, сколько, как говорили тогда, нарком отпустил. Солдаты все старания старшины принимали как должное. А после того, как ранило старшину, стали сожалеть. Нет обеда — у них разговор: «Александрыч, тот не оставил бы голодными. Да, тот понимал, как воевать с пустым брюхом иль без махры». Хвоев тоже не раз вспоминал Степанюка добрым словом, ставил его в пример новому старшине…
— Здорово, Александрыч, тебя тогда стукнуло! Ты что, после того домой?
— Какое там домой, Валерий Сергеевич! После того я в артиллерии был, потом у танкистов. Еще два раза ранило. Я ведь весь избит, места живого нет. Теперь вот детей до дела довели, пенсия идет, хотя и небольшая, но идет. Можно бы и сидеть. Так нет ведь, не сидится. Затесался в управляющие. Близко локоток, да не укусишь.
— А что так? — насторожился Хвоев.
— Да так… Ни к чему мне это с моим здоровьем. И годы уже немалые. За полсотню перевалило.
— Ефим Александрович, ты так говоришь, будто мы впервые встретились, будто вместе и не воевали, — от обиды голос Хвоева звучал глухо и чуждо.
Степанюк обеспокоенно задвигался на стуле.
— Нет, Валерий Сергеевич, не пойми так. Я человек тут новый, не разобрался еще, что к чему.
— Сколько мы не видались? Семнадцать лет?
ebooksa