Возвращаясь домой, Клава около чайной встретила Эркелей.
— Клава! Клавдь Василивна! — закричала та из кузова только что лихо подкатившей к чайной машины.
Клава приостановилась, стараясь понять, кто и откуда ее зовет, а Эркелей, с хозяйственной сумкой в руке, ловко перемахнув борт, догнала ее и затараторила, словно повела пулеметный огонь.
Клава, занятая своими мыслями, с трудом понимала подругу. Оказывается, Эркелей вернулась из совхоза. Доярки сказали, что в тамошнем магазине хорошие шерстяные кофты. Вот и ездила. Последнюю ухватила.
— Посмотришь?
Клава не успела еще ничего ответить, как Эркелей, подхватив ее под руку, подвела к лавочке у ворот.
— Садись.
И сама села рядом, открывая сумку.
— Вот, гляди! — Эркелей подняла оранжевую мохнатую кофту за плечи, приложила к себе. — Идет?
— Да ничего будто… Яркая, по моде.
Эркелей, не замечая равнодушия Клавы к ее покупке, довольно улыбалась.
— Вот надену на твою свадьбу, пусть все глаза пялят. Да, чуть не забыла! Выхожу это я из магазина, а он идет.
— Кто — он?
— Игорь! Кто же еще? Руку подал, а сам какой-то сумный. Как вы, говорит, там живете? Давно не был в Шебавино. А я ему: «Ничего… Вот свадьбу сыграем, как жених поправится».
Клава вскочила с лавки.
— Ты что? — удивилась Эркелей.
— Да так… Говорить, что ли, больше не о чем? Трясут и трясут! Надоело!.. Пошли!
Они долго шли молча. Из-за гор, где село солнце, поднимались черные нагромождения туч, расплываясь, закрывали багровое небо. Было тихо и душно.
— Знаешь, Клава, а ты его любишь!
— Кого? — Клава сердито и удивленно покосилась на Эркелей.