— Ох же и ядовит ты, Лексей. — Старик качается на кровати маятником — унимает боль в животе. — Зачем ты меня пристегнул? Мое дело — особь статья. Мне в прошлом годе на восьмой десяток поехало. И всякий интерес у меня теперича потух.
Ленька скалит в улыбке зубы:
— А может, не потух еще, а?
— Нет! Нет! — трясет головой Филимоныч и миролюбиво, будто они не спорили, предлагает: — Пошли покурим?
— Пошли. — Алексей достает из тумбочки папиросы.
— Да, Миколай, не в кон с тобой вся эта история.
У дверей старик обращается к Кольке:
— А случись сразу после свадьбы — иной коленкор. Тогда бы ты со своей молодушкой весь год медвежатину ел. Теперь хотя время жаркое подступает, но все одно — можно было присолить, подкоптить. А так ее там уж порешили.
Ленька трогает Филимоныча за рукав.
— Пошли! Вот теперь я понял, что в тебе все погасло. Старика-то чем поминали? Медвежатиной, поди?..
Они уходят, а Колька смотрит в потолок и улыбается. Медвежатина его не тревожит. Пусть брат там, как хочет, так и распоряжается. Шкуры, он сказывал, уже сдал. Это хорошо — деньги на свадьбу пригодятся…
Из коридора доносится частое и четкое постукивание каблучков. «Клава?» — Колька весь насторожился, даже дыхание затаил.
Она зашла после короткого стука в дверь, и Колька весь потянулся к ней, как тянется растение к свету. С румянцем застенчивости на смуглых щеках она негромко поздоровалась и осторожно, на носочках, подошла к Кольке.
— Ну как самочувствие, Коля?
— Да ничего, понимаешь, хорошо. Садись, Клава.
Клава прислонила к тумбочке туго набитую хозяйственную сумку, взяла стул, села.
— Ну, как там? Ох, и надоело, понимаешь, валяться!
Кольке кажется, что в белом халате и голубой шелковой косынке Клава еще красивей, нежней. Вот так бы и смотрел, глаз не отводил. А девушке неудобно от его неотступного, жаркого взгляда. Она, потупясь, смущенно двигается на стуле, кладет на лоб Кольки ладонь.
— Температуры нет?
— Давно нет.
ebooksa