Бродвей: Бродвей. Мой собственный. Мания

22
18
20
22
24
26
28
30

— У вас наверху как раз находятся два алкоголика под присмотром старого шефа-сержанта, — сказал Барт.

— А, значит, вы в курсе… Сегодня ночью один из них улизнул. Старый сержант пошел его искать, но не нашел. Но через несколько часов клиент возвратился мертвецки пьяным. Этот охламон — бывший полицейский. Он рыдал здесь как девчонка. Он все время совал мне под нос газету с фотографией малышки, которую убил Вальдо, и все время повторял: «Я знал ее. Я любил ее». Он был готов для ледяного душа, этот парень.

— Больше он ничего не говорил?

— Ничего. Так как я крепче его стоял на ногах, я подвел его к лифту, отвез наверх и втолкнул в кабинку.

Барт нащупал несколько купюр в кармане.

— Номер кабины?

— 312-й, — ответил Банко. — Я подниму тебя на лифте.

— Не стоит. Пойду по лестнице.

Банко поблагодарил его за деньги, но вид у него был печальный и растерянный. И тут Барт вспомнил, что забыл задать ему ритуальный вопрос.

— Скажи, Банко, ты ведь на самом деле был сильнее всех? — спросил он, пряча улыбку в уголках рта.

В глазах старого борца полыхнуло пламя старых воспоминаний.

— Хороши были братья Зибиско, — сказал он. — Мало в чем уступал им Левис Душитель. Но великим чемпионом был Джо Стингер. Это была личность, Джо Стингер. Он не имеет ничего общего с сегодняшними надушенными клоунами с мягкими животами и перекрашенными волосами, которые имеют наглость называть себя борцами. Он был самым сильным!

Старик слегка приподнял подбородок и с гордостью добавил:

— Это он, Джо Стингер, переломал мне поясницу.

Барт поднялся на второй этаж и остановился перед дверью с номером 312. Он был необычайно удивлен, услышав за дверью стрекот пишущей машинки. Постучал. Дверь открыл старый сержант. На его бульдожьем лице лежала печать усталости, но одновременно оно светилось гордостью. Эдди О’Греди отбросил со лба наполеоновскую челку и заявил:

— Старый сержант выполнил свою миссию, капитан. В настоящий момент Грехем кропает для вас отчет.

В тесной, непроветриваемой кабине нечем было дышать. От едкого, кислого запаха пота к горлу подступала тошнота.

Фриц Грехем, одетый только в трусы, энергично печатал на машинке, стоявшей на обшарпанном столе. На одном из топчанов, устремив в потолок невидящие глаза, неподвижно лежал Клаймитс. Своим видом он напоминал плохо забальзамированный труп.

По розовому лицу Грехема, по его толстому, дряблому телу стекали струйки пота. Он поднял голову и посмотрел на Барта.

— Вчера вечером, — сказал он, не переставая печатать, — когда мы выгоняли шлаки в парной, Клаймитс рассказал мне свою историю, которая, как мне кажется, выглядит вполне правдоподобной. В тот момент я был не в состоянии сесть за машинку… Сегодня утром старый сержант налил мне стаканчик, и я сел за работу. Через несколько минут закончу. Барт, вы получите сенсационный материал!