Бродвей: Бродвей. Мой собственный. Мания

— От стаканчика я бы не отказался.

— Я тоже, — сказал Романо. — Однако я прошел обследование, и сдается, что мне следует ограничить себя в таких вещах, как соль и алкоголь. У меня повышенное давление. А к давлению добавляется еще и Вальдо.

Огромная рука Романо с воздушной легкостью подняла письмо Вальдо и опустила его в конверт. Заклеив его и поставив печать, лейтенант написал на нем несколько слов для сотрудников лаборатории.

— Отправлю это в лабораторию, — помахал он конвертом. — Но могу поспорить, что ни единого отпечатка пальцев не будет найдено. Бумага самая обыкновенная. Такую можно купить в любой лавке. Все, что можно узнать, — это марку пишущей машинки.

— «А» выбивается из общего ряда букв, — сказал Гриерзон.

— Вам не откажешь в наблюдательности. И вы обязательно станете в конце концов большим начальником.

— А вы уверены, что это письмо не «липа»? Предположим, что кто-нибудь из служащих морга или кто-то из полицейских рассказал какому-нибудь сумасшедшему о деле Маклайн?

Романо взял серую, видавшую виды шляпу и водрузил ее себе на голову. Гриерзон открыл дверь кабинета.

— Может быть и такое, — сказал Романо, проходя мимо. — Но я этого не допускаю.

Глава третья

От неожиданности Барт чуть не вскрикнул. Получалось, что письмо, которое он отправил Романо, не являлось «произведением» какого-то безумца, ошибшегося в количестве своих жертв. Его пальцы впились в телефонную трубку.

— Где вы находитесь? — спросил он Фрица Грехема. — У Слиго?

— Да, — ответил Грехем. — Мы здесь вместе, я и Клаймитс.

— Я уже выхожу. Ждите меня через некоторое время.

Хейден бросил трубку на рычаг и несколько секунд стоял неподвижно, нервно барабаня пальцами по столу. Перед тем как пойти в бар, Барт хотел зайти домой, где его ждал старый Бонза, бульдог, доставшийся ему в наследство от отца. Его следовало накормить и выгулять, но звонок Грехема менял все планы. Хейден вышел из своей каморки и направился в архив. Орвил был на месте. Барт дал ему ключи от квартиры и соответствующие указания относительно собаки.

Прямо у входа его ждал старик с потухшими глазами, в жалкой одежде, которая благодаря невероятным усилиям выглядела опрятно и имела относительно приличный вид. Вконец изношенные туфли блестели настолько, насколько позволяла потрескавшаяся кожа. Едва Барт показался в дверях, как старик заторопился к нему навстречу. Барт сунул руку в правый карман пиджака и смял две однодолларовые купюры в шарик. Это был особый случай. Джеймс Леннокс, старый актер, так и не сумевший сколотить состояние на театральной сцене, был другом его отца.

Леннокс торопливо протянул перед собой дрожавшую руку.

— Малыш Барт! — заговорил он. — Я стоял здесь и думал, не помешаю ли я твоим занятиям. Хочу сказать тебе, что я начал работать для «Бродвей таймс». Вот, подготовил тебе этот лист. Ты знаешь анекдот о Ричарде Мэнфилде?

Пожимая протянутую руку, Барт вложил в ладонь старика шарик из купюр.

— Отлично! — сказал он. — Анекдот о Ричарде Мэнфилде стоит того, чтобы быть напечатанным на первой полосе.