– Видишь, на что он меня толкает? Твоя мать была точно такой же упрямой истеричкой: ни черта не сделает, пока не прикажешь. Я пытался…
Старик глянул на сына, и за миг до удара молотком на его лице отразились ужас вперемешку с удивлением. Макс угодил ему точно в челюсть. Хрустнула кость, и отдача потрясла руку Макса до самого локтя. Абрахам упал на колено, и сын вторым ударом сбил его на пол. Веки старика опустились, и он уже начал терять сознание, когда Макс уселся на него сверху. Абрахам снова распахнул глаза и попытался что-то сказать, но с Макса было достаточно. Долгих разговоров он не любил, и сейчас ему было не до болтовни. Предстояло поработать руками, а к этому Макс ощущал природную склонность. Может, для того и появился на свет.
Он установил острие колышка, как показывал отец, и ударил молотком по рукояти. Рассказы старика оказались правдой: Абрахам выл, кощунствовал и бешено вырывался, однако вскоре все было кончено.
Лучше, чем дома
Отец мелькает на телеэкране. Вот-вот его снова выкинут со стадиона – это уж как пить дать. Фанаты на «Тайгер-стадиум» тоже об этом догадываются – восторженно шумят и гудят на трибунах. Хотят, чтобы папу вышвырнули. Предвкушают.
Главный судья – Уэлки – пытается сбежать от папы, но тот преследует его по пятам, засунув правую руку в штаны. Левой он бешено жестикулирует. Комментаторы оживленно трещат, рассказывая телезрителям, с чем не согласен отец. Судья же его словно не слышит.
«Судя по развитию событий, эмоции вскипели бы рано или поздно», – говорит один из комментаторов.
– Джессика, ты только глянь, – нервно смеется тетя Мэнди. – Глянь, как Эрни себя накручивает!
Мама встает в дверях кухни, посматривая в телевизор, и устало прислоняется к косяку, скрестив руки на груди.
– Видеть это уже не могу, – говорит Мэнди. – Одно расстройство.
Тетя расположилась на одном конце дивана, я – на другом, поджав под себя ноги. Не могу усидеть на месте – постоянно раскачиваюсь. Засел внутри какой-то чертик, не дает смотреть спокойно. Я в волнении открываю рот, и происходит то, что со мной частенько бывает. Забываюсь, и тонкая струйка сочится изо рта на подбородок. Всегда одно и то же: стоит разволноваться, и тут же начинается кап-кап. Когда переживаю – вот как сейчас, – вечно хлюпаю, втягивая слюну обратно.
Коминс, судья третьей базы, встает между отцом и Уэлки, дав последнему шанс сбежать. Отец мог бы и отпихнуть Коминса, но все же останавливается. Это неожиданно, и его поведение начинает внушать оптимизм. Возможно, худшего все же не случится. Папа что-то непрерывно говорит, помахивая левой рукой. Коминс все прекрасно понимает: слушает, улыбается и качает головой – доброжелательно, но твердо. Папа стоит с несчастным видом. Наша команда проигрывает 1:4. Подающий Детройта лишь недавно попал в основу и еще не вкусил запаха победы ни в одной серьезной игре топ-лиги. Пять раз выходил на поле – пять раз проиграл. И эта посредственность восемь раз выводит бьющего из игры всего за пять иннингов! Отец разгневан последним страйк-аутом, в котором виновен наш бьющий – он совершил замах, а по мячу не ударил. Папе не нравится, что Уэлки объявил страйк-аут, даже не глянув на судью третьей базы, не удостоверившись, что бьющий и в самом деле замахнулся. Уэлки обязан консультироваться с другими судьями, тем не менее нарушил правило.
Вот только главному судье нет смысла советоваться с Коминсом. Никаких сомнений, что наш Рамон Диего махнул над пластиной дома, а потом ловким движением кистей попытался вернуть биту обратно – вроде как ничего и не было. Хотел надурить судью. Увы, каждый зритель видел замах, и каждый понял, что Рамона ввел в заблуждение бросок с наклевом – мяч задробил, не долетев до зоны удара. Все видели, только папа не видел.
Наконец папа, бросив еще несколько слов Коминсу, отправляется на скамейку. Покорно пройдя полпути до кромки поля, он вдруг резко разворачивается и кричит «До встречи!» главному судье, сметающему маленькой щеткой пыль с пластины дома. Уэлки нагнулся, так что папа говорит с его огромной жирной задницей.
Толстяк судья оборачивается на крик, смешно подпрыгнув вверх на целый фут, и грозно тычет пальцем в сторону боковой линии, изгоняя отца. Тот швыряет бейсболку в пыль и большими прыжками несется обратно к дому.
По взъерошенной прическе отца сразу видно – разъярен. Шесть иннингов он прятал шевелюру под бейсболкой, а теперь взмокшие от пота волосы торчат в разные стороны. Порывы ветра, гуляющие по Детройту, довершают дело: с одной стороны волосы прилизаны, а с другой – встали дыбом, словно отец лег спать с влажной после душа головой. Мокрые пряди прилипли к загорелой шее. Папа срывается на крик, и его лохмы гневно топорщатся.
– О господи, только посмотрите на него, – вздыхает Мэнди.
– Вижу, – откликается мама, – еще один эффектный кадр с Эрни Фельцем для нарезки лучших эпизодов матча.
Уэлки скрещивает руки на груди. Он уже все сказал и теперь лишь прожигает отца взглядом прищуренных глазок. Отец пинает землю носком кроссовки. Коминс снова втискивается между противниками, однако папа вновь бьет ногой по кочке, швыряя в судью комья земли, срывает с себя куртку и бросает ее наземь. Теперь он пинает свою куртку, добивая ее до линии третьей базы, потом поднимает и кидает ее в сторону дальней части поля. Неважно, что куртка пролетает лишь пару футов. Несколько игроков команды «Тигров» собираются в круге подачи. Игрок второй базы зажимает перчаткой рот, чтобы папа не заметил его ухмылку, и оборачивается к группе отдыхающих партнеров. Его плечи трясутся от смеха.
ebooksa