Две недели в сентябре

22
18
20
22
24
26
28
30

– Но Кларенс-роуд на полдороге уходит в другую сторону!

– А вот и нет!

– На что спорим? Но прежде, чем они успели поспорить, Дик и Эрни бросились наперегонки до угла. Мистер Стивенс видел, что они остановились как вкопанные, бок о бок, глядя вперед и прикрывая глаза от солнца. Потом Дик повернулся и крикнул:

– Угадайте, кто прав?

Но остальные уже дошли до поворота. С минуту они стояли рядом, глядя на дорогу, которая заканчивалась так, как не заканчиваются никакие другие дороги – разве что прибрежные. Между последними домами виднелись синий квадрат воды, низкий парапет и узкая полоска серебристого света.

– А я что говорил! – воскликнул Дик. – Я знал… Но его слова унесло неистовым порывом ветра, который налетел с моря, чтобы поприветствовать их.

Как только этот вид запечатлелся у них в голове, они двинулись дальше, потому что свежий воздух пробуждал аппетит; к тому же все они читали письмо миссис Стивенс, в котором она просила миссис Хаггетт приготовить к обеду пять толстых бараньих котлет. Они вышли обратно на Хай-стрит и еще три поворота спустя оказались на Сент-Мэтьюз-роуд.

Сент-Мэтьюз-роуд появилась в Богноре пятьдесят лет назад – в те времена, когда люди все еще питали слабость к декоративным колоннам и каменным дверным ручкам. По обе стороны улицы плотно выстроились высокие узкие дома; их задние стены были сложены из коричневато-желтого кирпича, фасады отделаны бледно-серой штукатуркой. Каменные ступеньки вели от железной ограды к парадным дверям, а наполовину утопленные в землю окна цокольных этажей умоляюще смотрели вверх, словно тяжесть домов была для них непосильной.

“Прибрежный” располагался по правой стороне улицы, в ее середине, и очень походил на другие дома – за исключением того, что это был “Прибрежный”. Штукатурка на фасаде этого высокого и несоразмерно узкого здания кое-где потрескалась или даже откололась кусками. Окна первого этажа были вытянутыми, но чем ближе к крыше, тем короче они становились, словно строители выделили слишком много места под нижний этаж, и поэтому им пришлось как можно больше ужать верхние. На крыльце висел горшок с геранью в проволочном кашпо, а на правой колонне жирными черными буквами было написано “Прибрежный”.

Миссис Хаггетт строго придерживалась правил хорошего тона, как и положено хозяйке приморского пансиона: она всегда провожала Стивенсов в конце отпуска и махала им от ворот, пока они не свернут за угол, но, когда они приезжали, очень старалась не попадаться им на глаза. Они никогда не видели, чтобы она – как это делали хозяйки классом пониже, – выслеживала их из гостиной, прячась между занавесками, а перед тем, как открыть дверь, она всегда выдерживала приличную, полную достоинства паузу.

Мистер Стивенс постучал; миссис Стивенс стояла рядом с ним. Эрни втиснулся на верхнюю ступеньку вместе с родителями, Дик остановился на нижней, а Мэри – в калитке. Мистер Стивенс вглядывался внутрь сквозь матовое стекло со старым знакомым узором в виде звезд. Он видел красно-бело-синее окно в дальнем конце коридора, выходившее в сад, и через некоторое время на пороге кухни появилась чья-то фигура и приблизилась к двери.

Потом дверь открылась, и перед ними оказалась улыбающаяся миссис Хаггетт.

В ее приветственных словах не было никакого притворства.

– Как я рада снова вас всех видеть – да еще в такой день!

– Прекрасный день! – сказал мистер Стивенс. – Как раз то, что нужно!

– Что верно, то верно! Миссис Стивенс! А Эрни – какой большой мальчик!

Когда она здоровалась с Диком и Мэри, в ее тоне был оттенок робости: тепла в нем меньше не стало, но появилась легкая застенчивость. Она знала эту аккуратную девушку с того самого дня, когда мать принесла ее сюда на руках, а этот тихий, симпатичный молодой человек впервые приехал сюда в маленьком шерстяном комбинезоне, когда ему было шесть месяцев, потрогал ее за щеку пухлой ладошкой и рассмеялся.

Теперь они выросли – и миссис Хаггетт чутьем отмечала в них ту особенную благовоспитанность, которая присуща только детям хороших родителей. Она знала, что если когда-нибудь Стивенсы и перестанут ездить к ней, то только потому, что Дику и Мэри захочется выбрать пансион побольше, где можно веселее проводить время и знакомиться с другими молодыми людьми. Но эти опасения не вызывали в ней ни подозрительности, ни враждебности – она только прилагала еще больше усилий, чтобы сделать им приятное, хлопотала еще больше, чтобы дать им все, на что она способна.

– Подозреваю, вы все умираете от голода! – воскликнула она.

– Да, мы слегка проголодались, – засмеялся мистер Стивенс, – и я чувствую, как пахнет чем-то вкусным. – Все уже готово! Ну, заходите же! А ваш багаж? Ага, вот и он!