Две недели в сентябре

Она почти не узнавала собственный голос – он звучал так глухо и странно.

– Прости, папа. Утром я договорилась с Джессикой, что вечером мы с ней пойдем прогуляться…

Позолоченные часы под стеклянным колпаком на каминной полке делали все возможное, чтобы разогнать тишину слабым металлическим тиканьем. Мэри почувствовала на себе взгляды остальных членов семьи – любопытные, проницательные взгляды. – Прости, пожалуйста… Я не знала, что у тебя… что у тебя планы на вечер.

За окном под дребезжание велосипедного звонка проехал мороженщик; с другой стороны дороги, из “Платанов”, доносились слабые звуки граммофона, и Мэри съежилась на стуле. Когда ее отец заговорил, спокойствие и непринужденность его тона казались почти невозможными.

– А-а. Ну что ж, мы можем сходить и в другой раз.

– Мне ужасно жаль, папа…

– Не глупи! Почему бы тебе не погулять с ней для разнообразия? Мне она показалась очень милой.

Мэри не могла ответить – она только и сумела что поднять голову и улыбнуться. Она была так благодарна ему, что не находила слов.

Выйдя из-за стола, она сразу побежала к себе в комнату, достала из ящика лучшее платье и разложила его на кровати. Сегодня она уже доставала это платье сразу после обеда, но только посмотрела на него и виновато спрятала обратно. Теперь же оно осталось лежать на кровати, а на пол рядом Мэри поставила лучшие туфли и положила лучшие чулки. Она не стала закрывать дверь, когда спустилась вниз: больше она не чувствовала за собой вины, скрывать было нечего, платье лежало у всех на виду, и впереди ее ждал вечер со всеми его радостями и приключениями, от которых захватывало дух. Она никогда не забудет отцовского доверия: оно придало ей уверенности, и она испытала новое для себя чувство гордости. Подмигнув матери, отец сказал, что в Богноре после наступления темноты двум хорошеньким девушкам придется быть осторожнее, но что-то в его голосе показывало, что он не боится за нее. Вечер, казалось, стал светлее, и даже в мрачную комнатку Мэри заглянул случайный луч солнца.

Время между чаем и ужином пролетело быстро: мальчики отправились с мистером Стивенсом на прогулку по пляжу, а Мэри и миссис Стивенс пошли в город за подарком для миссис Хейкин. В течение недели они послали миссис Хейкин две цветные открытки: на одной был изображен пирс, на другой – стоящие в ряд бунгало, и “Кадди” на ней была помечена крестиком. Миссис Хейкин в ответ прислала открытку с набережной Темзы и сообщила, что Джо чувствует себя хорошо и прекрасно поет по утрам. Корм уже кончается, но до конца отпуска его должно хватить.

У них был обычай постоянно привозить ей какой-нибудь сувенир из фарфора с гербом города и выгравированной на нем надписью “Подарок из Богнора”. Каждый год они старались подобрать такую вещь, чтобы она сочеталась с предыдущими, и уже успели подарить ей две подставки для яиц, подсвечник, масленку, пепельницу и кувшинчик для сливок. В этом году они подумали, что фарфоровая подставка для гренков станет приятным сюрпризом для миссис Хейкин, и после долгих поисков нашли такую подставку в магазине недалеко от Лондон-роуд. По воскресеньям магазин был закрыт, но они решили зайти туда первым делом с утра.

Когда они возвращались в “Прибрежный”, уже сгущались сумерки – сумерки, которых Мэри ждала весь этот долгий солнечный день, иногда с напряженным предвкушением, а иногда с отчаянным страхом.

Глава XXIV

Холодный ужин прошел быстро, хотя и слегка затянулся из-за бутыли с имбирным лимонадом, причинившей Стивенсам некоторое беспокойство. Ее содержимое явно подходило к концу, и им пришлось немало побегать вокруг нее, тряся ее и наклоняя, чтобы наполнить стаканы. Но она не подвела и опустела очень вовремя; утром ее как раз должны были сменить на новую.

Эта задержка встревожила Мэри, потому что переодеваться она собиралась только после ужина. Хвастаться тем, что она готова к приключениям, было глупо: необходимость хранить тайну, по счастью, отпала, но, сядь она за стол в своем лучшем платье в цветочек, отец и мать могли бы расценить это как вызов. Это заставило бы их пожалеть о недавнем великодушном порыве и засомневаться в правильности своего решения. Она старалась скрыть свое волнение и говорила о вечере непринужденно, когда о нем упоминали родители.

Одеваться у себя в комнате, в мерцающем газовом свете, было странно; она никогда раньше не одевалась так в “Прибрежном”, потому что обычно после ужина ей нужно было только забежать к себе и нащупать в темноте плащ или шляпу. Это напоминало зимние вечера, когда по четвергам она одевалась у себя в комнате, чтобы пойти на танцы в Сент-Джонс-холл, – с той лишь разницей, что газовый рожок здесь висел очень далеко от зеркала и почти ничего не было видно.

За домами на другой стороне дороги еще угасала полоска заката, но фасады уже были совсем темными, и в окнах кое-где мерцал свет. Мэри представила, как за этими занавешенными окнами одеваются другие девушки, и это придало ей мужества и помогло отогнать нараставшее чувство одиночества. Она накрасила было губы, но потом решила стереть помаду; та выглядела неуместно на сияющем загорелом лице. Было без десяти девять; она надела шляпу, взглянула в тусклое зеркало и тихонько спустилась в комнату родителей, где света было побольше и зеркало получше.

На туалетном столике матери рядом с бутылочкой средства от комаров стояла маленькая, наполовину опустевшая баночка с кольдкремом, и тут же лежал недовязанный носок, ощетинившийся блестящими спицами. Мэри в последний раз поглядела на себя в зеркале, выключила свет и на мгновение замерла в темноте. Теперь она не увидит своего отражения, пока не вернется; она гадала, что может произойти, прежде чем она опять зажжет газ у себя в комнате, подойдет к зеркалу и еще раз посмотрит на собственное лицо. Снаружи расплывалась темнота, и окно стало призрачно-серым; дома напротив вырисовывались черными силуэтами на фоне меркнущего заката. Она тихонько пробралась к двери и спустилась в прихожую.

На Сент-Мэтьюз-роуд опустилась тьма, какая обычно сгущается между заходом солнца и восходом луны, но в дальнем конце улицы, вдоль набережной, мерцали фонари. Обычно Мэри нравились эти дружелюбные огоньки, но теперь, выйдя на Марин-парейд, она поежилась, торопливо перешла на другую сторону дороги и зашагала по тротуару. Даже здесь она чувствовала, что ее яркое платье в цветочек слишком привлекает к себе внимание; ей было не по себе – казалось, что прохожие останавливаются и оглядываются на нее.

У пирса всегда было многолюдно, потому что он сиял огнями и манил игровыми автоматами. По вечерам именно сюда стекался весь Богнор, и, с тревогой подойдя ближе, Мэри увидела, что тут собралась огромная толпа. Она жалела, что они не выбрали для встречи место поспокойней, и с легким замешательством подумала, что может и не найти свою подругу в такой толчее. Когда она двинулась через дорогу, в городе пробили часы. Толпа на самом деле была не такой уж и большой, как казалось издалека, и, оглядевшись, Мэри поняла, что ее подруга еще не пришла.