Препирательства продолжались еще некоторое время, но дело было проиграно. В результате Джунковский сказал, что проект будет еще дорабатываться, но, когда мы вышли, безнадежно махнул рукой:
– Всё, сжевали и выплюнули. Забудьте.
После чего сердито удалился, забыв о моем существовании. Домой мне пришлось возвращаться на извозчике.
Я весь клокотал.
Дело было не только в том, что пропал кропотливый труд нескольких месяцев. По вине думских эквилибристов останется нераскрытым множество ужасных злодейств! Убийцы и прочие выродки не понесут наказания, многие из них продолжат свою преступную карьеру.
О, проклятые либеральные демагоги! Я не злой и не мстительный человек, но в тот момент я от всей души пожелал господину Милюкову, чтобы к нему на дачу проникли лихие люди и зарезали кого-нибудь из его близких. Пускай он потом вызывает уездного исправника, а тот не спеша запряжет лошадку, приедет и скажет: «М-да, загадка».
Несчастная Россия, думал я. И без парламента ей было плохо, и с ним не лучше.
XIX
Во вторник и в среду я был очень занят. Горевал над руинами своего проекта, пытался спасти хоть какие-то его обломки. Составил и отправил на имя генерала Джунковского несколько докладных записок с предложением найти в бюджете самого министерства средства для финансирования хотя бы некоторых, самых насущных обновлений в оснащении уголовной полиции. (В дальнейшем из всех моих петиций была удовлетворена только одна: сыскным подразделениям закупили по одному велосипеду, на которых, вероятно, с удовольствием стали кататься дети начальников.)
Мне было не до полоумного коллекционера Зибо. Мари Ларр ни разу не появилась и не позвонила. Я знал, что она готовится к тайному обыску в бобковском особняке, и очень надеялся, что это рискованное предприятие обойдется без моего участия.
Но в четверг вечером, когда я вернулся домой со службы, в двери была записка: «Завтра в шесть будьте дома. Понадобица Фома Иваныч». Без подписи, однако догадаться, кто писал, труда не составило – по орфографии, которой американка никогда не училась, и по «Фоме Иванычу». Во время одного из наших разговоров, обсуждая профессиональный инструментарий, помогающий в сыскной работе, я упомянул о сверхотмычке собственной разработки. Она способна отворять почти любые замки, что часто бывает нужно, когда полиции требуется проникнуть в дверь, к которой нет ключа – допустим, если есть подозрение, что внутри находится мертвое тело. Раньше в таких случаях дверь приходилось просто выламывать. Поскольку обычный воровской аксессуар подобного назначения именуется «фомкой», свое изобретение, гораздо более внушительное, я назвал «Фомой Ивановичем».
Стало быть, Мари собирается сделать это завтра. Отчаянной смелости предприятие! Что ж, бог ей в помощь. Инструмент я, разумеется, предоставлю. Сделаю даже больше: буду караулить снаружи или, как выражается уголовная публика, «держать стрёму». По крайней мере первым узнаю, если сыщица попадется.
На следующий день ровно в шесть Мари прибыла в мою гарсоньерку с довольно внушительным узлом. Вид у нее был сосредоточенный и деловитый.
– Сегодня вечером Зибо устраивает один из своих закрытых приемов, только для членов клуба «Fleurs de Mal». Название – «Бал мертвецов». В доме будет полно народу, шум, гам. Отличная возможность, которой грех не воспользоваться.
– А как же туда попасть, если пускают только своих?
– Это маскарад. Значит, лицо можно закрыть. Все должны нарядиться соответственным образом, проявив, как написано в приглашении, «извращенную фантазию».
– Вы собираетесь проникнуть в дом через какую-нибудь из дверей, когда веселье – если это можно назвать весельем – будет в разгаре? – догадался я.
– Зачем же? У меня есть приглашение. Именное.
Она достала конверт, на котором были изображены танцующие скелеты. Готическим почерком, с завитушками, там было выведено «Для брата Маяковского».
– Чьего брата? – не понял я.