Он уходя спросил

– Чертова спешка! Слушайте и запоминайте. Вам надобно знать, чего ждать от участников совещания. Председатель Думы Родзянко – наш союзник, каверз от него не будет. Но положение Михаила Владимировича очень сложное, он вынужден лавировать между правыми и левыми, изображая беспристрастность. Поэтому и явной поддержки проекту он не окажет. За спиной Родзянки стоит самая большая фракция, октябристы, но это меньше четверти всех депутатов. Будут присутствовать лидеры трех других крупнейших фракций, и с каждым из них свои сложности. От умеренно-правых, это 88 мандатов, ожидается егермейстер Балашов. Богатейший помещик, владеет угодьями общей площадью больше великого герцогства Люксембург. Крепкий государственник и большой патриот, но в умственном смысле несколько… м-м-м… медленноват. Если что-то спросит, отвечайте просто и с предельной ясностью. Ни в коем случае не улыбайтесь. Петр Николаевич любит в людях серьезность. От правых будет камергер Хвостов, за ним 65 депутатов. Этот, конечно, обеими руками за усиление полиции, но трудность заключается в том, что ему выгодно потянуть с проектом.

– Почему?

– Алексей Николаевич рассчитывает стать следующим министром внутренних дел. Ему захочется провести реформу самому. Станет вас подлавливать, чтобы продемонстрировать неподготовленность проекта.

– Подловить меня невозможно, – с достоинством молвил я, но сердце екнуло.

– Последний участник, самый проблемный, глава конституционных демократов Милюков – 59 мандатов. Вы его, разумеется, знаете по имени, но в жизни Павел Николаевич совсем не такой Дон Кихот, каким его изображает пресса. Это очень хитрый, оборотистый господин, который умеет ловко наносить удары. И он-то будет главным врагом «молниеносных бригад», потому что в любом усилении полицейского аппарата левые видят заговор реакции.

– А сколько нужно голосов, чтобы проект прошел через Думу? – спросил я.

– Минимум двести двадцать два. У октябристов, умеренно-правых и правых суммарно 251 мандат. Но лишь в том случае, если все эти фракции обязуют своих членов голосовать солидарно. Сюда Милюков и попытается вбить клин. Будет добиваться, чтобы депутатам позволили принимать решение «по совести», то есть без соблюдения партийной дисциплины. Тогда наше дело швах. Многие из центристов – октябристов и умеренно-правых – ненадежны. Проект провалится.

– А без Милюкова обойтись нельзя? Зачем он там, если большинство наберется и без кадетов?

– Что вы! Ни в коем случае. Иначе левая пресса поднимет шум, что реакционеры и полиция устроили заговор.

От этих византийских премудростей у меня голова пошла кругом.

– Приехали, – сказал Воронин, когда машина остановилась перед подъездом штаба. – Сейчас генерал выйдет. Его авто и конвой уже здесь.

Длинный «делоне-бельвиль» стоял прямо посередине улицы, которую с двух сторон перегородили жандармы. В двух пролетках сидели агенты в штатском. Покушений на высших чиновников уже несколько лет не было, но меры предосторожности сохранились.

– Что похищенный ребенок? – спросил вдруг Воронин. – Кто занимается делом? Ведь вам не до этого.

– Частный детектив, – коротко ответил я, и разговор прервался, потому что из дверей быстрой походкой вышел крепкий, крутолобый человек в сером костюме, помахивая котелком. Это был командующий Жандармским корпусом и начальник имперской полиции Джунковский, почему-то в штатском.

Мы вышли. Джунковский энергично тряхнул мою руку – я несколько раз бывал у него в кабинете.

– Не беспокойтесь, Константин Викторович, всё устроится, – бодро сказал Воронину генерал.

Мы сели и поехали.

Я получил еще одну инструкцию, совсем другого рода.

– Стало быть так, – деловито произнес генерал. – У вас очки или пенсне есть?

– Никак нет. Не имею необходимости.