Кажется, Менгден понял по моему тону и выражению лица, что я не лгу. Во всяком случае щуриться перестал.
– Распутин мне любопытен. Очень любопытен. И Хвощову-старшую я пользую из благодарности. Это она меня ему порекомендовала.
– И что Распутин? Каков он? – не удержался я от вопроса, хотя к расследованию это никакого отношения не имело. В России все интересовались знаменитым «старцем», и я не был исключением.
– В медицинском смысле? – по-своему понял меня доктор. – Там признаки микроцитарной анемии и тромбоцитопении на фоне долгого злоупотребления алкоголем. Говорю об этом, потому что все газеты и так пишут о его пьянстве. Но гораздо интереснее некие феноменальные способности, которыми, по-видимому, обладает господин Распутин. Наукой они не объяснены и не изучены. Подробностей сообщить не могу, ибо это уж точно попадает в категорию врачебной тайны.
Тут я спохватился – вспомнил о цели своего визита.
– Бог с ним, с Распутиным. Я действительно пришел к вам не из-за него, а из-за Аграфены Хвощовой.
Я решил, что лучше всего будет объяснить врачу начистоту, в чем подозревается бабушка похищенной девочки.
Менгден выслушал меня не перебивая, только раза два поглядел на часы.
– Понятно, – кивнул он, когда я закончил. – Думаю, ваше предположение вполне может оказаться верным. По двум причинам. Некоторое время назад – пожалуй, незадолго до похищения – Аграфена Абрамовна объявила, что не желает более приезжать сюда за инъекциями тиреофора, а просит меня научить ее делать уколы самостоятельно. Я научил. И тогда же она попросила выдать ей запас ампул с гемосольвентином – на случай, если внучке станет плохо, когда она гостит у бабушки.
– Quod erat demostrandum! – вскричал я в волнении. – Это она готовилась к похищению! Благодарю вас, доктор! Вы очень нам помогли![6]
Я понесся на Сергиевскую, дудя клаксоном. Меня распирали охотничий азарт и радость, что мучительная эпопея близится к счастливому финалу. А еще я был горд тем, что окончательные доказательства добыл сам, без американско-британской сыщицы. Пусть Алевтина Романовна увидит, каков Гусев в полицейской работе.
Мари уже была у Хвощовой. Недолго же продлилась ее рекогносцировка. Должно быть, завершилась неудачей.
Сегодняшний облик моей напарницы сильно отличался от вчерашнего. Она была в каком-то черном рубище и монашеском платке, опущенном по самые брови.
Я бодро, энергично доложил, что всё подтвердилось: девочка вне всяких сомнений находится дома у старухи, которая заранее обзавелась ампулами и научилась сама делать уколы. Вот теперь можно отправляться туда и требовать возврата ребенка.
– Мы поедем. Но не в особняк Кукухи, а к ней на дачу, – сказала Хвощова, дослушав. – Мадемуазель Ларр побывала дома у свекрови, поговорила с тамошними обитательницами. Старая стерва не появлялась там с начала апреля. «Спасается в Скиту» – так они сказали. «Скитом» она называет дачу под Сестрорецком. Нет сомнений, что Даша именно там.
Получалось, что от Мари все-таки больше проку, чем от меня, но я не расстроился. Главное, что всё сложилось и скоро ребенок вернется домой.
– Так едемте! – воскликнул я. – Через полтора часа мы будем там.
– Нет, мы поедем завтра, – ответила Алевтина Романовна. – Сегодня выходной, я не соберу людей. Ничего, я столько маялась, как-нибудь выдержу еще одну ночь.
Не знаю, как эту ночь провела она, но мне волнение не дало сомкнуть глаз, хоть я обходился без сна уже вторые сутки подряд.
Завтра, завтра мы спасем девочку, возбужденно повторял я, нетерпеливо дожидаясь рассвета.