Я вошла следом, но Анны там уже не было. Я поискала шестое окно. Подошла, волнуясь, в надежде «украсть» фрагмент любимого Анной вида. Какой-то жилец открыл ту же дверь, не замечая ауры Анны. На камине не было ее свечи, да и вообще никаких личных вещей. Только Нева по-прежнему несла свои воды…
Я не хотела обращаться с вопросами к жильцу. Боялась, что он ответит типа «Какая еще Ахматова?». Мне было бы тяжело это слышать.
Сегодня Анна вела себя со мной странно. Она снова бросила меня в моем времени, забрав с собой лодочников. Слышимые мной звуки принадлежали только сегодняшнему дню. Может быть, ей был неприятен вид телевизионной башни. Не было для нее места в любимом городе. Вскоре после революции покинул страну и младший брат Анны, Виктор: через Сибирь и Сахалин он добрался до Америки и там осел. Анна боялась даже произносить его имя…
Я уже заготовила фразы для следующей нашей встречи в зеркале. Необходим был непосредственный контакт с Анной, чтобы получить ответы на вопросы. Я окликнула ее, совершенно забыв, что во дворе меня ждала Ирина.
«Я думаю, что вы последовали бы за братом, Анна, постарались бы найти убежище за границей, если бы не Лев. Как можно было оставить сына, расплачивающегося за “грехи” родителей?»
«Да. Я бы уехала, – задумчиво ответила Анна. – Но не сразу. Тогда я еще надеялась… Верила, что мое место здесь. Я осталась глуха к голосам, зовущим меня уехать навсегда. Потом, когда надежды на свободное творчество потонули в оскорблениях, нападках, незаживающих ранах, я, может быть, и уехала бы. Но арестовали Льва. На рассвете. В 1939 году моего мальчика забрали… И моя жизнь остановилась опять… Я осталась, чтобы испить страдание до дна, капля за каплей… Послушайте, что сейчас находится в здании Крестов? Кроме моего сына и его отца там “гостил” и мой третий муж, Пунин. Вы видели Кресты? Там все еще тюрьма?»
«Да, видела. Режимы меняются, но тюрьмы остаются тюрьмами. Не знаю, какой цвет господствовал тогда, но сейчас царит торжественно-розовый цвет: город укрылся за сияющей витриной, но, если поскрести лоск, обнаружишь страну, где неконтролируемые силы препятствуют нормальной жизни. Такова судьба России сегодня. Я уверена, что такое развитие событий причинило бы вам боль. Большую или меньшую, чем вы испытывали тогда, не знаю. Но какой толк измерять силу боли, если в конце концов не наступает облегчение и полное выздоровление? Однако напротив тюрьмы, на той стороне Невы, вам установили памятник…
Скажу больше: тот кошмар, где вы остаетесь одна в целом мире после библейской катастрофы, когда все великие реки земли – Нил, Ганг, Волга, Миссисипи – сливаются в единый гигантский угрожающий поток, готовый вот-вот поглотить вас, так вот этот кошмар, который вам только снился, в наши дни вот-вот превратится в жуткую реальность. Запуганный люд безучастно наблюдает за свершающейся космогонической катастрофой. Все, что завоевывается, разрушается. И самое ужасное: некуда больше спрятаться, негде укрыться, этой привилегией обладают немногие, которым принадлежит все. Не обязательно сегодня отправлять людей в ссылку или за решетку: у власти есть методы сломать своих оппонентов. Короче говоря, выхода нет».
Лицо Анны потемнело. Взгляд стал беспокойным.
«Вы пугаете меня! Неужели мой город стал таким? Моя страна?»
«Мне очень жаль, но такое впечатление у меня создалось. Город был хорошо освещен, особенно телевизионная башня».
«Меня всегда пугали башни. С детства я не дружила с технологией, боялась машин, даже лифтов. Мне казалось, чем больше росли скорости самолетов, тем беднее становились человеческие отношения, а вместе с ними и поэзия. Понятия расставания, радости встреч и любых других подобных человеческих историй должны были неизбежно исчезнуть».
Ирина терпеливо ждала меня на садовой скамейке.
«Все в порядке? А то я уже начала волноваться и собиралась пойти вас искать».
Я не ответила. Мы вышли со двора, и громадный город немедленно поглотил нас. Равнодушная к человеческим судьбам, катила свои воды Нева.
«У меня для вас подарок, – сказала Ирина и достала из сумки желтый конверт. Там лежала фотография. – Это единственная семейная фотография Анны с Николаем Гумилевым и их маленьким сыном Львом, снятая в Царском Селе в апреле 1915 года».
Я поднесла фотографию к глазам. Несмотря на напряженные лица и строгие позы, в глазах всех троих сквозила печаль. Как будто они смотрели не в объектив, а вдаль, в свое мрачное будущее.
Кто-то склонился над моим плечом и рассматривал фотографию. Может быть, даже забрал ее, чтобы рассмотреть получше.
Я перевернула фотографию: на обороте Ирина написала стихотворение. Я тихо прочла:
ebooksa