«С каждым днем все хуже и хуже, Анна. Происходят чудовищные вещи, и никто не знает, чем и кем они вызваны. Вы же сами видели… Кошмар наяву. Утром, когда просыпаешься, думаешь, что все прошло. Только ничего подобного, ничто не прошло, и тот же кошмар явится снова и снова, когда о нем уже начинаешь забывать».
Анна молчала. Как будто забыла, в каком городе мы находимся.
«Хотите, уедем? – спросила я ее. – Я могу поменять обратные билеты».
«Нет. Я хочу пережить и этот абсурд. Тот, прежний, знакомый, был ужасным, но вполне конкретным. А здесь… Будто планета устала нести тяжесть своих жителей. Я думала, что все успела повидать за свою жизнь, но, оказывается, сюрпризам нет конца! Прежде я держалась, ставя себя на место наблюдателя. Сегодня это совсем просто: я здесь чужая, а значит, и в самом деле играю роль наблюдателя. Знаете, совсем юной, после тяжелой болезни я впала в кому. А когда очнулась, то поняла, что эта болезнь навсегда погрузила меня в мир мыслей, я видела его теперь глазами другой Анны. Так, в 1944 году, вернувшись в Ленинград, я увидела ужасный призрак, прикинувшийся моим городом. Страшная картина. Но этот город, который я всегда носила в себе, не притворяется. Это и впрямь другой город».
«Может, это,
В какой-то момент мы все-таки отважились покинуть отель. Парижане вернулись к своей повседневности, движение восстановилось, как будто ничего не произошло. Мы прошлись вдоль Сены, рассматривая лотки уличных торговцев. В своем большинстве – иностранцев. На площади перед собором Парижской Богоматери молодежь пела и танцевала. Погода стояла сырая, наша одежда, казалось, пропиталась влагой. Посреди этой ватаги молодежи гордо вышагивала огромная черная собака, похожая на барана.
«Я думаю, это сенбернар», – сказала я Ахматовой, нарушив молчание.
«Да, – ответила Анна. – Похож на моего Тапа. Мы с Шилейко нашли его полумертвым на улице. Я пыталась вылечить его, водила по врачам, несмотря на свои болячки…»
Она подошла к собаке и погладила ее между ушей. Пес понюхал ее туфли и живот и удалился.
«Посмотрите на этих молодых людей, – обернулась она ко мне. – Я завидую им. Завидую их беззаботности, их веселости. Они так не похожи на нас. Я все время ощущаю неопределенный страх. Даже ужас… Не тот ужас, который сопровождал меня в реальной жизни, а огромную пустоту из-за отсутствия настоящего страха. Не знаю, понимаете ли вы меня».
«Знаете, что я понимаю, Анна? Что эта пустота – повсюду. Даже на переполненных улицах. Пойдемте-ка в кафе, выпьем чаю».
Ноги сами привели нас к сегодняшней «Ротонде», хорошо известному в прошлом литературному кафе на Монпарнасе, на левом берегу Сены. Завсегдатаи – в основном парижане, хотя и туристов было немало. Ничего удивительного, что ноги сами привели нас сюда. Трудно сказать, о чем думала все это время поэтесса. Во всяком случае, со мной она не спешила поделиться своими мыслями.
Кресла «Ротонды» обиты красным бархатом, угловые диванчики – тоже. Нет, этот красный бархат не сулил ничего хорошего, тем более что был тесно связан с моими парижскими воспоминаниями. На стенах кафе – копии картин знаменитых художников. Ничто, казалось, не изменилось с тех пор, как Анна посетила «Ротонду» в свой медовый месяц, вот только завсегдатаи не пытались перекричать друг друга в споре.
Я посмотрела на Анну: она побледнела и дрожала всем телом. Ее тревожный взгляд искал Амедео. Когда он наконец вошел, мы узрели шокирующую картину. Одетый в какое-то тряпье, с мутным от многодневного пьянства взглядом, он предлагал одному из посетителей рисунок. Тот бросил на лист бумаги ленивый взгляд и спросил о цене. Модильяни ответил, но я не расслышала.
«Дорого», – ответил турист.
Художник вспылил и на глазах у всех разорвал рисунок. С перекошенным от ярости лицом он сел за угловой столик. Я была уверена, что у него не было денег заплатить даже за кофе. Я предложила Анне угостить его.
У Анны был вид раненого голубя. Я взяла ее за руку и подвела к нему. Они обменялись долгими взглядами, не оставалось сомнений, что третий был здесь лишним, и я вышла из кафе, чтобы оставить их наедине. Что ж, пойду туда, не знаю куда…
Без Анны рядом мне было неуютно. В какой-то момент я почувствовала, что за мной идет какой-то мужчина. Я резко остановилась и оглянулась. Это был Гумилев. Лицо его омрачено печалью: сегодня он хотел показать Анне Лувр, даже запасся заметками для такой прогулки. Он посмотрел мне в глаза и с болью произнес:
«Давайте прогуляемся вместе! Я не хочу вновь ссориться с Анной из-за этого пьянчуги. Он раздражается уже при первых звуках русского языка. Не знаю, с чего вдруг такое высокомерие».
«Пойдемте в Люксембургский сад?» – предложила я.
ebooksa