Ахматова в моем зеркале

22
18
20
22
24
26
28
30

Зеркало приняло странный розовый цвет. В ожидании я встала перед стеклом и не ошиблась: эта встреча с Анной была самой трепетной. Ее изображение также сделалось розовым. Так мы долго-долго недвижимо стояли друг против друга, не произнося ни слова. Было покойно, как покойна бывает грусть. Зеркальное стекло лучилось, как зачастую лучится печаль.

Я вернулась к обыденной жизни, неотъемлемо связанной теперь с посещениями Анны. Когда она бывала в духе, ее появление сопровождалось образами, вечными неразлучными спутниками Анны.

Образами ее юности в утопающем в зелени загородном Царском Селе, ныне Пушкине: первые прочтения Толстого, лошадки на ипподроме, старый железнодорожный вокзал, пылкая юношеская любовь Николая. Подруги по гимназии. Уроки французского. Лето в Севастополе. Мучительная любовь к десятью годами старше ее Владимиру Кутузову, наверное, единственная настоящая любовь… Сколько бессонных ночей провела она в думах о нем. А ежедневные походы на почтамт в надежде получить от него письмо. Письмо, которое никак не приходило. В Евпатории, городе без железнодорожного вокзала, где новости передавались только из уст в уста. Ее любовь к морю… Вихрь сменяющихся картин. Ее первые стихи. Развод родителей, уход отца, переезд на юг. И везде – глыбы окаменевшей памяти.

«Анна, расскажите мне о черном перстне».

Анна закрыла глаза, на ее губах появилась отчужденная улыбка. Мне показалось, что она ждала этого вопроса.

«С чего это вдруг вы о нем вспомнили? Это было мое любимое кольцо, золотое, покрытое черной эмалью, с маленьким бриллиантом в центре, которое я носила не снимая, приписывая ему таинственную силу. Я подарила кольцо Анрепу…

Как это вы до сих пор ни разу не спросили меня об этой идиллии? За три дня до того, как он ушел на фронт, мы вдруг страшно увлеклись друг другом. Анреп был очень талантливым и очаровывал всех. Эти три дня навсегда остались в моем сердце. В действительности столько продлилась история нашей любви. Я подарила кольцо Анрепу взамен подаренного им мне старого деревянного креста. Любопытно, что позже я потребовала вернуть мне кольцо. Анреп заверил меня, что кольцо останется в руках друга. Это случилось в 1916 году. Мне было двадцать пять лет. Узнав об этом, Гумилев сказал со свойственным ему ядовитым юмором: “Я тебе отрублю руку, ты отнесешь ее Анрепу и скажешь: “Если вы не вернете мне кольца, я отдам вам руку, которая его носила”. Моя любовь к Анрепу продлилась два года. Все началось с болезни, я всегда мучилась легкими. В последний раз я виделась с Анрепом в марте 1917 года, после Февральской революции. Он пришел повидаться, в буквальном смысле, под пулями. Ему пришлось пройти по невскому льду, чтобы избежать баррикады на мосту. Но я думаю, – глаза ее потемнели, – что он сделал это не столько из любви, сколько из свойственной ему бравады. На улицах царил хаос. Мы говорили о революции, хотя он к этой теме оставался равнодушен. Я верила, что в России случится то же самое, что случилось во Франции, может быть, даже хуже.

“Ну перестанем говорить об этом! – сказал он мне. – Я пришел проститься”.

“Мы больше никогда не увидимся”, – ответила я.

Мое кольцо было у него, висело на цепочке на груди. “Это хорошо, – сказала я. – Оно вас спасет!”

У Анрепа уже было готово разрешение на выезд из страны. Он поцеловал мои руки и уехал. С первым поездом. В Англию.

Нам суждено было встретиться в последний раз в 1965 году в Париже.

Два старика… Помню вошедшего согбенного мужчину. Было тяжело».

Эта встреча на втором этаже отеля «Наполеон» была безотрадной. Ахматова – постаревшая, ее воздушная фигура – погрузневшая, голос – изменившийся. Сам Анреп, помимо следов усталости, наложенных временем, показался ей каким-то деревянным. Определенно что-то мучило его и делало почти чужим человеком. Анна, такая опытная в разгадке поведения мужчин, и представить себе не могла причины его нервозности. Анрепа терзал вопрос, как поступить, если она спросит его о кольце? Как ей сказать, что он потерял его?

Однажды, под впечатлением от документального фильма, я заговорила с Ахматовой о ее брате.

«В Афинах, на Первом кладбище, в самой высокой его точке, похоронен ваш брат[4]. Судьбой было назначено, чтобы он окончил свои дни в Афинах. Его сын родился и вырос в моей стране. Видите, наша планета слишком мала для беспокойных сердец. Хотите, мы навестим его вместе?»

«Да, очень. Я чувствую за собой вину, что некогда вынуждена была признать, что у меня нет брата… – глаза ее потемнели. – Нет, нет, у меня нет брата, – она откинулась назад. Позвоночник затвердел, стал негнущимся, сухим, заледеневшим. – Все это ложь, будто и так не достаточно того, что про меня говорят… Мой брат не сбежал на Запад, он где-то здесь, может быть, на Сахалине, а может быть, в соседней квартире…»

Ахматова помедлила, украдкой огляделась и наклонилась ко мне.

«Да, – прошептала она. – Я хотела бы зажечь свечу за упокой Андрея…»

Последние события произвели на меня огромное впечатление. Мы с Анной стали ближе, несмотря на то что она исчезла из моего зеркала на довольно большой срок. Не исключено, что Ахматова сражалась со своими демонами.