Гостья

– Садитесь, – сказал Лабрус, подталкивая его в такси.

Жербер открыл дверь в гримерную. Гимьо и Меркатон уже сидели перед своими туалетными столиками с намазанными охрой руками и шеей. Он рассеянно пожал им руку, он не питал к ним симпатии. Тошнотворный запах крема и брильянтина наполнял отравой раскаленную комнатку. Гимьо упорствовал в своем стремлении не открывать окна, он боялся простудиться. Жербер решительно шагнул к окну.

«Если он что-то скажет, я разобью ему морду об эту кисточку», – подумал он.

Ему очень хотелось с кем-нибудь подраться, это стало бы разрядкой, однако Гимьо не дрогнул. Он водил по лицу огромной сиреневой пуховкой, вокруг него летала пудра, и он с несчастным видом два раза чихнул. Жербер был до того мрачен, что его это даже не рассмешило. Он начал раздеваться: пиджак, галстук, ботинки, носки, а потом придется снова все это надевать. Жербера заранее это удручало, к тому же ему совсем не нравилось обнажать свою кожу перед другими.

«Что я тут делаю?» – спросил он себя внезапно, оглядываясь вокруг чуть ли не с мучительным удивлением. Ему знакомо было это состояние, оно было чрезвычайно неприятным, казалось, вся его внутренность превращалась в стоячую воду. Это часто находило на него в детстве, особенно когда он видел свою мать склонившейся над баком в парах стирки. Через несколько дней он начистит до блеска свою винтовку и будет маршировать в ногу во дворе какой-нибудь казармы, а потом его определят нести караул в какой-то ледяной дыре; это было нелепо. А пока он наносил на свои бедра жидкую пудру с красным оттенком, снимать которую ему предстоит с величайшим трудом, и это было не менее нелепо.

– Вот черт! – вслух произнес он, вспомнив вдруг, что именно сегодня вечером придет Элизабет делать с него набросок. Она умела выбрать время.

Открылась дверь, и появилась голова Рамблена.

– Нет ли у кого помады для волос?

– У меня есть, – услужливо отозвался Гимьо. Он считал Рамблена довольно богатым и влиятельным и нескромно обхаживал его.

– Спасибо, – холодно ответил Рамблен. Он схватил флакон с розовым желе и повернулся к Жерберу. – Сегодня вечером будет, пожалуй, прохладно? В партере три затерявшиеся кошки и столько же на балконе. – Внезапно он громко рассмеялся, и Жербер, не стесняясь, последовал его примеру. Ему нравились приступы одинокого веселья, нередко сотрясавшие Рамблена, к тому же он был признателен ему: тот был педерастом, однако никогда не крутился вокруг него.

– Тедеско с лица спал! – заметил Рамблен. – Он думает, что всех иностранцев бросят в концлагеря. Канзетти, рыдая, держит его за руки, Шано уже обозвала его гнусным иностранцем и орет, что французские женщины сумеют выполнить свой долг. Ну и потеха, клянусь вам.

С одобрительным и скептическим видом, улыбаясь своему отражению в зеркале, он старательно приклеивал букли вокруг лица.

– Мой милый Жербер, ты можешь дать мне немного твоей синевы? – спросила Элуа.

Эта всегда ухитрялась войти в гримерную мужчин, когда те были раздеты; сама она была наполовину обнажена, прозрачная шаль едва прикрывала ее груди кормящей матери.

– Исчезни, мы в непристойном виде, – велел Жербер.

– И спрячь это, – добавил Рамблен, потянув за ее шаль. Он с отвращением проводил ее взглядом. – Она рассказывает, что поступит в санитарки – представляете, какая удача для всех этих несчастных беззащитных парней попасть ей в лапы.

Он удалился. Жербер надел свой римский костюм и принялся гримировать лицо. Это-то было скорее забавно, ему очень нравились кропотливые работы; он изобрел новую манеру рисовать себе глаза, продлевая линию век своего рода звездой самого изящного исполнения. Бросив в зеркало удовлетворенный взгляд, он спустился по лестнице. В фойе на банкетке сидела Элизабет с папкой для рисунков.

– Я пришла слишком рано? – спросила она светским тоном. Этим вечером она выглядела просто шикарно, этого нельзя было отрицать; Жербер был знатоком, наверняка этот пиджак кроил хороший портной.

– Я буду к вашим услугам через десять минут, – сказал Жербер.

Он бросил взгляд на декорации: все было на месте, и аксессуары расположены под рукой. Сквозь щель в занавесе он оглядел публику: пришло не больше двадцати зрителей, это пахло катастрофой. Со свистком в зубах Жербер обежал коридоры, чтобы собрать актеров, потом покорно сел рядом с Элизабет.